Sunday, December 29th, 2013
Вера Павлова в Журнальном зале- 2013
Журнальный зал | Новый Мир, 2013 N11
Павлова Вера Анатольевна родилась и живет в Москве. Окончила музыкальный колледж МГИМ им. А. Г. Шнитке и Российскую академию музыки им. Гнесиных. Лауреат премий Аполлона Григорьева (2000), «Anthologia» (2006) и других. Автор восемнадцати поэтических книг.
* *
*
Стихотворение — сторожка,
точней, охотничья избушка:
полузаглохшая дорожка,
полузаросшая опушка,
кто набредёт — тот и привечен,
тот получает во владенье
коробку спичек, хворост, свечи,
чай, сухари, стихотворенье.
* *
*
Мастерица слёзного литья,
знаю всё про это ремесло,
но ещё не знаю, как кутья
делается, крепкое весло
опускается, а плеска нет,
как скользит тяжёлая ладья,
как смотрит без слёз на голый свет
мастерица слёзного литья.
* *
*
Давшая мне имя
не может его вспомнить.
Бабушка! Припадаю
к впалой груди, глажу
по белой головке, целую
дряблую шейку, щёчки,
губы... Она смеётся,
она говорит сиделке:
— Это моя Верочка!
* *
*
Капельмейстер капельниц,
спешат твои клепсидры!
Мне когда-то нравились
напевы панихиды,
мне когда-то плакалось,
мне когда-то пелось...
Где, капельмейстер капельниц,
моя былая смелость?
* *
*
Обмыли живою водою,
в живую землю зарыли,
полили слезой живою,
живою травой укрыли,
предали сухие кости
живому огню распада.
Спи, милая, не беспокойся:
всё сделано как надо.
* *
*
Офтальмолог, помолчи!
Школьный проездной
на воздушный шаг, ключи
от души родной,
земляков на облаках,
светлячков в снегу
не могу найти в очках.
Без очков — могу.
* *
*
Уйду из жизни? Улечу,
а лучше — уплыву.
Не доставаться же врачу
и глиняному рву!
Плыть на спине, закрыв глаза,
и обогнать рассвет
за горизонтом горя, за
чертой, которой нет.
* *
*
Тенистый двор,
где до сих пор
сушат бельё под окнами,
восточный ковёр
на школьный забор
кидают и громоподобными
ударами оглашают Москву,
из форточек рвутся мелодии,
и я полвека соседей зову
Тётьнадей и Дядьволодею.
* *
*
Чужая страна — картинка:
у ратуши медный витязь,
готический храм поджарый,
на площади гули-гули,
а родина — невидимка:
чтобы её увидеть,
нужны баррикады, пожары,
трассирующие пули.
* *
*
Переполнена то мужчиной,
то ребёнком, то молоком,
то кастальскою дармовщиной,
не оставила на потом
ничего. Но сточились перья,
и настало Потом, навсегда
переполнив чашу терпенья,
страха, нежности и стыда.
* *
*
Тело живёт сегодня.
Разум живёт завтра.
Сердце живёт вчера.
Память — старая сводня:
скаредна, воровата,
взбалмошна, не добра,
лицемерна, плаксива.
Мастерица истерик,
где мои женихи?
Там, где хмель и крапива,
незабудки, бессмертник,
трын-трава, лопухи.
* *
*
Бабье лето — весна осени,
позабывшей, что скоро зима,
что ещё лет семь или восемь — и
опустеют мои закрома.
Так затягивай оду к радости,
подставляя солнцу чело.
Что я знаю о скорой старости?
Ничего. Совсем ничего.
* *
*
На заре вставала
(как песенка проста!),
море целовала
в солёные уста,
смертна понарошку,
пока передо мной
солнечная дорожка
в два-три шажка длиной...
* *
*
Похоронила родителей —
и что-то случилось с улыбкой:
стала чужой, стеснительной,
неуверенной, зыбкой,
будто резцы молочные
выпали сразу оба...
Как крепко они заколочены,
два маленьких лёгких гроба!
* *
*
Закат: золотые ризы
речного иконостаса.
Допета жизнь до репризы,
до предпоследнего часа.
Но ясно кувшинкам, ивам,
известно стрекозам, роще,
что если умрёшь счастливым,
воскреснуть гораздо проще.
* *
*
Латая, стирая, утюжа,
укачивая вечерами...
Жена да прилепится к мужу,
как марля к запекшейся ране,
до свадьбы, увы, не зажившей.
И так повреждения жутки,
что будет врачебной ошибкой
расстаться хотя бы на сутки.
* *
*
Дети — инопланетяне.
Внуки — земляки.
Дед и внучка, дружно тянем
рыбку из реки.