Я вынужден был согласиться: так и было.
- Давай спать, все проблемы оставим до завтра. «Спи, мой мышонок, закончился трудный день. Завтра наступит не раньше, чем кончится ночь», - промурлыкал он мне на ухо.
Разговор у них состоялся тет-а-тет. Недовольного меня выставили с кухни и я ушел, в сердцах хлопнув дверью, и громко топая, поднялся на второй этаж, хлопнув от души дверью и там. Затем разулся и на цыпочках прокрался вниз, где и замер у приоткрытой двери, которая всегда отходила от косяка, если ей как следует шандарахнуть. Начало разговора я пропустил, но это было не особенно важно, преамбулу я все равно знал.
- …и из-за всяких извращенцев я не могу жениться на любимой женщине, - донесся до меня голос бывшего начальника.
- Не так, - поправил его Рей, говорили они по-русски, потому что за пять лет Володя так и не соизволил выучить латышский, - из-за таких, как ты, мы с Мишей не можем жить открыто. Вы отравляете жизнь ничем не повинным людям, отличным от вас лишь тем, что в постели предпочитают свой пол. Мы не можем пройти рядом, коснуться друг друга, и не приведи господи поцеловаться – побьют камнями. Если бы разрешили однополые браки, такая конспирация была бы не нужна.
- Зачем двум мужикам жениться? – возразил начальник. - Детей вы наплодить не можете. Любовь? Не смешите меня, простая похоть.
Сзади спины коснулась чья-то прохладная рука, и я, чуть не подпрыгнув, развернулся, чтобы увидеть прижимающую палец к губам Санту; дальше подслушивали мы уже вместе.
- Значит, ты можешь любить, а другим это чувство недоступно? Так, что ли? – Рейнис уже разозлился.
- Ну почему, - пошел на попятный Владимир Юрьевич, - просто пусть Миша разведется с Сантой, и живите дальше, кто вам мешает?
- Видишь ли, мой дорогой, - в бой вступила тяжелая артиллерия в виде самой девушки, - если мы разводимся, то Миша должен будет уехать, потому что никаких оснований продолжать жить в этом доме у него нет! Не забывай, что такие события тщательно отслеживаются журналистами, и будет скандал, если он останется. Опять же, я развожусь и выхожу замуж за тебя, да?
- Да, - подтвердил не почуявший подвоха мужчина.
- И тем самым подтверждаю перед всем миром, что сестра у известного музыканта шлюха и нагуляла ребенка, будучи замужем за другим, да?
- Мы можем уехать в другую страну, - угрюмо произнес он. - Или они могут уехать туда, где можно спокойно жить двум мужикам.
- Я не хочу ехать в другую страну, - отрезала Санта, - и Рей никуда не поедет, потому что родился здесь, любит эту страну, здесь его корни! Родители! Ты подумал об этом? Или как всегда только о себе?
- О ребенке!
- А кто у тебя ребенка отнимает, скажи мне?
- Но у него будет другая фамилия и отчество!
- Фамилия моя, а отчества у латыша не будет! – заорала Санта. – Или ты будешь любить сына или дочь только за фамилию, а не за то, что он твой?
Это был запрещенный прием, и Владимир выскочил из кухни как ошпаренный, проносясь мимо меня, вжавшегося в стенку в коридоре, даже не заметив.
- Нет, мы еще не договорили! – бросилась за ним Санта.
Прятаться больше смысла не имело, и я поплёлся в кухню, но стыдно мне не было.
- Не стой босиком на холодном полу, - Рейнис опять посадил меня на стол. – Бедный Воф-фа, мне его жаль. Не удивлюсь, что он пойдет на баррикады, размахивая радужным флагом, и будет бороться за права геев.
Я представил картину, посмотрел в глаза Рейнису, и мы рассмеялись.
- Санта категорически против развода, так что скоро ты как бы станешь отцом, - потерся щекой о мою щеку Рей, я пожал плечами: как скажете, я не против. – А Воф-фе придется смириться, деваться-то некуда.
- Наверное, или опять сбежит в Москву.
- Вот если бы он по-другому себя вел, - начал Рейнис.
- Нет, если бы он был более слабым противником, то Санте он быстро бы стал не интересен, - возразил я, - а сбегает, наверное, просто чтобы не прибить ее.
- Возможно, - подумав, согласился он, - но вот о чем я подумал – что есть на свете высшая справедливость. Он так яростно ненавидел всех геев, что это ему наказание такое.
- В виде нас? – подколол я.
- Нет, мы хорошие, - Рей улыбнулся, - в виде ситуации, в которой вынуждены жить другие, отличные от него люди. Он теперь точно так же не может взять любимую женщину за руку, поцеловать или оказывать другие знаки внимания на улице или в общественном месте.
- Жестоко, но справедливо. Наверное, - почти согласился я с доводами Рейниса.
- Не наверное, а точно, - он запустил руки под футболку.
- Э, нет! – я ловко вывернулся и спрыгнул на пол. – Во-первых, у меня еще все болит, а во-вторых, ждет Эрика. Мы договорились, и я должен привезти ей то, что я сделал. Все остальное вечером, - пообещал я.
Эрика, жена Кристапа, была художницей по батику и имела свой магазинчик. Мы с ней как-то случайно разговорились, когда она была с детьми в гостях у Санты, и она взялась меня учить. Теперь у меня уже недурно получалось, и мои творения неплохо продавались и в самом магазине и через сайт, который я сделал. Занятие мне нравилось, доставляло удовольствие и приносило небольшой, но стабильный доход.
- Эй, я не хочу сидеть дома один, - возмутился Рейнис.
- Поехали вместе, - предложил я, радуясь, что не надо будет разлучаться даже на короткий срок.
В машине было тепло, даже немного жарко, и я выключил печку. Рейнис отказался сидеть за рулем, и вольготно устроился рядом, лениво разглядывая проплывающие мимо деревья и редкие дома. Да, выучиться водить стало насущной необходимостью, на автобусе, который ходит четыре раза в день, особо не покатаешься.
- А я песню написал, - вдруг сказал Рейнис, поворачиваясь ко мне, - хотел до вечера потерпеть и с музыкой тебе исполнить, но не получается, - он смущенно улыбнулся.
- Так в чем дело? Думаешь, в ноты не попадешь без музыкальной-то поддержки? – не преминул уколоть я.
- Скажешь тоже! Да я к твоему сведению…
- Я помню, самый лучший выпускник Музыкальной академии имени Язепа Витола за последние пятьдесят лет! Ты мне это уже раз пятьдесят говорил!
Рейнис рассмеялся, запрокинув голову.
- Тогда не буду петь, ты меня неправильно ценишь!
- Ты обиделся?
- Нет, просто без музыки будет не очень. Вечером запишу на диск, а завтра по дороге в аэропорт оценишь.
- Опять? Ты же только приехал!
- Только на два дня! Последний концерт - и мы все возвращаемся и долго-долго будем вместе!
Знакомая до последней трещинки на асфальте дорога в аэропорт вилась широкой серой лентой. Рейнис держал в руке диск и не давал его вставить в приёмник, вредничал и загадочно улыбался.
- Микки, - произнес он, когда машина остановилась, - это подарок тебе. Она никогда не войдет ни в один альбом и не будет исполняться со сцены, - он протянул коробочку мне. – Я люблю тебя. До скорого!
- Я тоже тебя люблю, - хрипло ответил я, потому что горло сжал спазм.
- Я знаю, - хитро улыбнулся он, подмигнул и надел свои неизменные темные очки.
Несколько секунд я смотрел в удаляющуюся спину, затем медленно тронулся в обратный путь.
«Между явью и сном, на границе мечты,
Мне память рисует тебя между строчек.
Нас опять разделили на «я» и на «ты»
Километры дорог и пустых многоточий.
Я тебе напишу нотным станом мосты -
В черных клавишах плещутся белые звуки.
Между явью и сном, на границе мечты,
Вспоминаю твои нежно-страстные руки…
Я тебе нарисую «люблю» между строк
И «безумно скучаю» доверю аккордам.
Бесконечен в разлуке даже маленький срок.
Ты меня подожди, я вернусь очень скоро».*