— С той тварью, что у Одноглазой пещеры объявилась, мне самому разбираться, или в помощь кого определишь?
— Что ты, Влад, как можно? — взмахнул руками староста. — Я ж не сумасшедший, чтоб на смерть тебя посылать. Хоть и не десятник, а свои годочки исправно отслужил и понимание имею. Всех до единого, кто лук держать умеет, соберем. Рассадим по деревьям с запасом стрел и дротиков. Ты только вымани зверя из пещеры и приведи в засаду. Или — хотя бы удержи какое-то время на месте, чтоб лучники подбежать успели. В такой амуниции и с боевой выучкой, тебе это не в пример ловчее сделать, чем мне — неуклюжему калеке.
— Разумно, — кивнул я.
Староста и в самом деле 'понимание имел'. Коль уж приманивать неведомую и опасную зверюшку на живца, то лучше на такого, что не даст себя проглотить, сразу. А на случай, неизбежных в море случайностей — в хозяйстве… наименее полезного.
— Когда пойдем?
— А завтра и пойдем. Чего тянуть? Сегодня ты отдохни, сколь миль отмахал-то, пока домой добрался. Ноги, небось, до сих пор гудят? Нет, я знаю, что легионера, тем более — 'барса', длинным маршем не удивить, — поспешно выставил вперед руки Титыч, думая, что я хочу возразить. — Но в лесу, Влад, если что не так пойдет, тебе вся быстрота и ловкость понадобятся. А я очень хочу, чтобы ты живым остался.
Извини, я хуже подумал.
— От твари этой неведомой беда большая, но завелось в округе лихо и похуже. И уж там не только попотеть придется. Вся твоя выучка десятник понадобится. Завтрашнюю вылазку считай разминкой. Так что не торопись. Походи по деревне, с товарищами детских игрищ словечком перекинься. Малютка Сыч по-прежнему на пасеке проживает. Рад тебе будет, я думаю. Ведь многие уже и позабыть тебя успели… из тех, кто жив остался. Листице, колыбельную спой… — Титыч кивнул на входящую в хату вдовушку и ушел от неприятной темы. — Или пускай она сама тебе ее помурлычет…
Поймав неодобрительный взгляд молодицы, староста поперхнулся.
— Гм, и чего это я, старый дурень, вас поучать взялся? Чай, не маленькие, разберетесь. Думал, посидеть с тобой, десятник, за кувшином вина, но правила легиона помню: перед битвой — ни глотка. Вот сдерем со зверюги шкуру, тогда и разговеемся обстоятельно. Попоем наших, походных… Верно?
— И никак иначе, — согласился я. — Только, знаешь, дядь…, тьфу, Ярополк. Скажи-ка ты всем, чтоб не тревожили меня сегодня. Добро? Хочу в тишине побыть. А надо будет чего, Листица поможет.
— Тоже верно, — отнесся с пониманием к моей просьбе староста. — В войске человек никогда не остается один. Всегда кто-то рядом. Товарищи или командиры. А у десятника и хлопот в разы больше. Тем более — старшины 'барсов'. Отдыхай, Владислав Твердилыч, я прослежу, чтоб не беспокоили. Да и Листица, как овдовела, тоже наловчилась: любого мигом за порог выпроводит. Глянь, как насупилась! Того гляди, меня самого сейчас прогонит.
— А и в самом деле, — отозвалась моя хозяюшка, предельно медовым голоском. — Шли бы вы себе, дядька Ярополк. Дел у вас других нет, как человеку голову морочить? Неужто не видите: Владислав Твердилыч с устатку сам не свой. За весь разговор и десяти слов к ряду не сказал. А вы тараторите и тараторите без умолка. Глухую бабку Немигу и ту заговорили бы до изумления.
— О, а я что сказал! — восхитился староста, поднимаясь с лавки. — Видишь, Влад, такая женка никому хозяина в обиду не даст. Добро, добро… Чего сразу за ухват-то, в доме и полегче вещи найдутся. Тот же веник, к примеру. Ха-ха-ха… — добродушно поддел Листицу Титыч. — Я рад, что и мы, и вы столковались. Вот только обувку твою, Владислав Твердилыч, возьму с собой. Криворукий какой-то сапожник подковки прилаживал. Как только выдержали такой путь?
Проговорив все это, он подхватил мои сапоги и проковылял к выходу. Едва дождавшись, пока дверь за старостой закроется, Листица шагнула ближе.
— Обед млеет, Владислав Твердилыч. Подать кваску испить, или чего другого желает мой хозяин?
Она по-женски лукаво и зазывно улыбалась, но при этом изумрудные глаза молодой вдовушки глядели на меня снизу вверх с робкой надеждой и как бы недоверием: 'что вот это все — взаправду?' И я не смог устоять перед ее вызревшей красотой. Да, собственно, и не собирался. Кто отвергает мелкие радости — тот и большого не достоин…
* * *
Феерично! Тайфун! Цунами! Да, идите вы все прямиком на… Зигмунда Фрейда — раскрепощенные, сексуально-революционные, изучавшие 'кому с утра' и прочие непотребства, равноправные и целеустремленные, — в борьбе за правое дело феминизма, перенявшие от мужчин самые худшие привычки, умудрившись растерять при этом большую часть исконно женского начала. Вихрь, омут нежности и ласки поглотил, захлестнул, накрыл меня с головой, и уже нельзя было разобрать: где верх, а где другая часть мира, и оставалось только надеяться, что спасительного дна удастся достичь раньше, чем разорвется сердце или закончится воздух. А там, оттолкнувшись ногами от спасительной тверди, мощно и сильно выгребать вперед и вверх: к свету, к солнцу. Но чем глубже я погружался, тем отчетливее понимал, что страсть Листицы бесконечна. И только когда казалось, что прямо сейчас я умру, изумрудная бездна, застонав и жалобно всхлипнув, разомкнула объятия, позволив мне отчаянным усилием выскользнуть на поверхность…
А в следующее мгновение я оказался стоящим на знакомом островке, приобретенном во сне в личное пользование, возле жарко горящего костра. Совершенно голый и мокрый. И, по-видимому, именно для того, чтоб уберечь меня от конфуза, весь прочий мир занавесился плотными клубами молочно-белого тумана… Неприятного, надо отметить, тумана. Глядящего в спину сквозь окуляр прицела. Будь я даже в полном доспехе и то, без особой надобности, не стал бы в него соваться. Мало ли какая пакость там притаилась, оценивающая меня не как личность, а — блюдо? И одновременно с этой мыслью, откуда-то пришло понимание, что ни одна тварь не сможет выйти к костру, ступить на песок, принесенный сюда из моего мира. Потому как здесь каждая песчинка для всех без исключения порождений Хаоса и Инферно смертоноснее укуса гюрзы. Так что если кто завернет на огонек — значит, свой в доску. Можно даже пароль не спрашивать…
Я нагнулся и со щемящей нежностью зачерпнул полную горсть, теплого, о чем-то негромко шелестящего песка. Вот только спрятать мне его было некуда, не кенгуру, чай… Ладно, так подержу, в кулаке. Своя ноша не тянет…
Я огляделся вокруг внимательнее, но с прежним результатом. Глухая стена, вернее — купол, враждебных клубов водяной взвеси… или дыма? И, отвоеванный у нее костром, пятачок диаметром в полторы дюжины шагов. Все.
Ах, да, чуть не забыл: рядом с костром, с растерянным выражением на морде лица, хлопает глазами одна единица представителя рода гомо сапиенс, или — если быть скромнее — гомо эректус. Совершенно не представляя себе: как сюда попал и куды теперь бечь? А кто бы себя иначе чувствовал, если еще минуту тому, он активно… отдыхал с ласковой вдовушкой, кстати — тоже из другого мира, а теперь, оказался вообще незнамо где? Перебор, однако… Даже для индивидуума с очень устойчивой психикой, с легкостью проходящего тесты на профпригодность в ОМОН.
Костер, словно пытаясь что-то подсказать, вдруг чуточку угас, а потом выстрелил вверх сноп искр. Любуясь игрою пламени, я вспомнил прежний сон и своих покойных товарищей, покидавших остров, уходя в огонь. Занятно…
В акциях самосожжения мне еще не доводилось принимать участия. Если честно, страх сгореть заживо, с детства был моей тайной фобией. И даже теперь, когда пришло понимание, что на самом деле это не так ужасно, как выглядит со стороны — существует множество способов уйти в края вечной охоты более мучительным способом — стереотип спецэффектов прочно въелся в подсознание.
Но, как не крути, других вариантов все равно не было. Чуть помешкав, я осторожно сунул руку в огонь и едва не вскрикнул от радости — костер не возражал против моего вторжения и не пытался укусить. Напротив, от него веяло ласковым теплом хорошо протопленной бани. И тогда, я без раздумий, как в открытый люк, шагнул в огнище…