ОНА (смотрит на его руку.) Зачем это?
ОН. Я хочу, чтобы вы спали…
ОНА. Чтобы я — что?
ОН. Чтобы вы спали, когда я буду… делать это.
ОНА. Поняла! Я поняла! Ты хочешь трахнуть спящую бабу! А ты ещё тот гусь! Прямо извращенец какой-то! Маленький гадкий извращенец! (Перестаёт смеяться.) Я не согласна!!!!
ОН. Но вы же сказали, что за сто долларов я могу делать всё, что мне вздумается.
ОНА. Правильно, говорила. Но я должна видеть, что ты делаешь, чтобы ты не сделал ничего другого. Откуда мне знать, что в соседней комнате не сидят пятнадцать твоих дружков. Сидят там и ждут, когда я усну, чтобы позабавить на халяву. Нет, так не пойдёт. Давай по-нормальному и — до свидание.
ОН. Это того не стоит.
ОН (берёт сумочку, идёт к двери.) Ну, не стоит, так не стоит… (Останавливается.) Хорошо. Пятьдесят — и завтра ты будешь считать мозоли у себя на достоинстве…
ОН (стоит, не двигается.) Я плачу сто, но вы должны спать. Так и никак иначе…
ОНА (в сердцах плюёт на пол.) Идиот!!! (Сбрасывает башмак с дверной ручки.) Замочные скважины!!! Дыры в стенах!!! Дурдом! Кругом одни извращенцы! Ни одного нормального мужика! Одному — то, другому — это! Дурдом!!! Дурдом!!! Дурдом!!! (Без паузы.) Ладно, я согласна. Давай свои пилюли… (Подходит к нему, берёт таблетки, подозрительно изучает их.) Я это… не отравлюсь от них?
ОН. Нет. Это дорогие. Воды надо?
ОНА. Так выпью. (Глотает, давится, кашляет.) Что теперь?
ОН. Ложитесь на кровать — скоро начнут действовать
ОНА. Зачем тебе это, а?
ОН. Что — это?
ОНА. Ну, чтобы я спала? Ты случайно не того?
ОН (долго не отвечает.) Просто у меня была мечта. Фантазия, если угодно. Давно. В детстве. В лет одиннадцать или двенадцать. Я ходил по улице, видел женщин. Много женщин. Красивых, стройных, толстых, жирных, уродливых, всяких. Я их видел. Смотрел на них. На их ноги. На ровные длинные ноги. На ноги волосатые и толстые. На кривые с шелушащейся кожей. На покрытые варикозными узлами вен. Я жаждал их всех. Всех одновременно. Я смотрел на их груди. Особенно летом, когда на некоторых не было лифчиков. О, лето — это была самая любимая пора для меня. Потому что именно летом мне удавалось увидеть женскую грудь натурально, близко, при свете дня. Это было в очереди за квасом. Я стоял за какой-то девушкой в цветной сорочке. Подошла её очередь, она заказала стакан, потянулась за ним тоненькой беленькой ручкой и — о, чудное мгновенье! — я увидел белый холмик, увенчанный вожделенной розовой плотью, в промежуток между пуговицами. Я как будто опьянел. Внутри меня всё вспыхнуло, загорелось, заплясало… (Замолкает, испуганно смотрит на дверь, шепчет.) Зачем вы убрали туфель?
ОНА (тоже шепотом.) Ты же сказал, что хозяйки нет дома.
ОН (идёт к двери, возвращает башмак на место.) Ну и что. Он должен висеть на дверной ручке — мне так спокойнее.
ОНА. У тебя шизофрения. Параноидальный синдром.
ОН. Нет, я нормальный.
ОНА. Нормальные себя так не ведут.
ОН. Ведут!
ОНА. Не ведут!
ОН. Ведут! Ещё как ведут! Вот зачем вы носите одежду?
ОНА. Для тепла.
ОН. А летом? Почему летом в жару вы не ходите голой?
ОНА.… Чтобы меня не видели. Моего тела, то есть.
ОН. А дома? Дома вы ходите безо всего?
ОНА. Иногда.
ОН. Почему же не всегда?
ОНА (молчит, думает.) Не знаю. Мне неудобно. Кажется, что кто-то может увидеть.
ОН (возносит указательный палец к небу.) Вот! Вот о чём я! Значит, вы тоже параноик!
ОНА. Ладно, убедил. Продолжай.
ОН. Что — продолжать?
ОНА. Ну, про свою мечту. Про фантазию или как там её. Про девочку с квасом.
ОН. Ах, да. В общем, в тот день я пошёл за ней. Надеялся на какое-то чудо. Думал, может с ней случится солнечный удар или эпилептический припадок где-нибудь в безлюдном месте. Тогда бы я мог подбежать к ней, сделать вид, что оказываю помощь, а сам бы прикасался к её груди. Проник бы рукой в тот самый промежуток между пуговицами и трогал бы гладкую упругую плоть. Может быть, даже у меня было бы время, чтобы запустить пальчик туда… туда… Ну, вы понимаете?