Прапорщик Жданов был назначен взводным командиром 10-й роты. На удивление, наш герой не был единственным большевиком размещённого в уральской провинции запасного полка. Скромную, но немаловажную должность рядового писаря при штабе занимал тридцатилетний Николай Иванович Уфимцев, вступивший в РСДРП ещё в 1906 году. Среди рядовых служил сочувствовавший большевикам бывший преподаватель мусульманской начальной школы 25-летний Галиулла Касимов. На два месяца раньше прапорщика Жданова рядовым в 139-й полк попал и ветеран социал-демократического движения сорокалетний ивановский ткач Евлампий Александрович Дунаев, член РСДРП с 1898 года, но он бежал из полка за несколько дней до прибытия Жданова. Идейный дезертир Дунаев нелегально пробрался в Нижний Новгород, где в первые дни после отречения Николая II примет участие в штурме резиденции губернатора. Однако даже за несколько суток до Февральской революции в засыпанном снегом Шадринске, как и во всей России, ещё ничто не свидетельствовало о приближении столь эпохальных событий.
Этот зауральский городок возник в середине XVII века, когда на берегу впадающей в Тобол реки Исети на Шадринской заимке казаки основали первый русский острог. Во время пугачёвского бунта здесь базировались царские войска, действовавшие против повстанцев. Славился Шадринск и особо крупными мясистыми гусями уральской, или шадринской, породы, выведенной от приручённых диких гусей Сибири. По народным уральским «сказам», шадринских гусей поставляли в Санкт-Петербург, отправляя птиц своим ходом. Их выгоняли весной маленькими гусятами, а пригоняли осенью уже взрослыми. Чтобы не стирались лапки, им делали башмачки из глины. Куда вероятнее, что ночью спящих гусей перевозили на телегах, а днём гнали, чтобы они могли щипать траву.
Когда наш герой после убийства Кирова станет, по словам Троцкого, «ленинградским наместником Сталина», он учредит в Северной столице свой литературный конкурс. На первом (и последнем) конкурсе в 1936 году победит историческая повесть уральского писателя Евгения Фёдорова «Шадринский гусь». Ленинградские литераторы не без оснований будут подозревать, что первый секретарь горкома и обкома в подведении итогов составил протекцию этому произведению, основанному на народных сказаниях не чужого ему Шадринска.
Помимо гусей, затерянный на Южном Урале Шадринск прославился в истории России прежде всего «картофельными бунтами» крестьян в середине XIX века. Чиновники Николая I заставляли тогда казённых крестьян переходить с зерна на картошку и слёзно писали начальству: «…Картофку, окаянные, не берут для посадки…» Тёмные крестьяне сочли насильственную посадку неведомой «картофки» одним из признаков начинающегося конца света. Среди крестьян пошли раскольничьи слухи, что «картофель есть отрождение того заветного яблока, за которое лишился блаженства первоначальный человек, и что когда оно с проклятиями было брошено на землю, то от него родился картофель и, следовательно, семя сие есть антихристово»{51}. Крестьян просветили в ортодоксальном богословии при помощи войск, многих отправили просвещаться дальше на каторгу…
Сохранившаяся в бывшем Центральном партийном архиве КПСС рукопись неизвестного автора свидетельствует о первых днях пребывания прапорщика Жданова в уездном городе: «Хотя А.А. и был уже офицером, но он чувствовал себя студентом, а потому, прибывши в Шадринск, стал искать соответствующей среды…»{52} Пусть в те годы Шадринск и насчитывал менее семнадцати тысяч жителей, «соответствующая среда» быстро нашлась. В городе был свой круг общения местной интеллигенции. Высших учебных заведений Шадринск не имел, но в семьях горожан выросло немало студентов, обучавшихся в губернских центрах. В самом же уездном городе были одно мужское реальное училище, женская гимназия и несколько начальных училищ. Имелись две публичные библиотеки и три книжных магазина.
Бывший московский студент поначалу стал частым гостем в доме купца Гордея Моисеева. В этом двухэтажном особняке на Преображенской улице в центре города регулярно собиралась шадринская молодёжь, в семье Моисеевых были три студента и богатая, по местным меркам, библиотека. Накануне революции наследники капитала Моисеевых сочувствовали эсерам. За несколько лет до начала мировой войны старший купеческий сын Адриан привёз из Петербурга эсеровские листовки и поручил приказчикам отца разложить их по сапогам в семейном обувном магазине. В итоге один из приказчиков попал в тюрьму, а купеческого сына спасли связи и деньги отца.
Шадринск вообще был купеческим поселением с нравами, похожими на те, что описывал в своих пьесах А.Н. Островский, с добавкой сибирского размаха и раскольничьего колорита. «Купечество составляет здесь всё… — писал именно об этом зауральском городке Д.Н. Мамин-Сибиряк в романе «Хлеб». — Сообразно этому купеческому складу устроился весь город. Купец сказывался во всём».
Молодой прапорщик и не подозревал, что в доме шадринского купца Моисеева определится его личная судьба на всю оставшуюся жизнь — здесь он через пару месяцев по прибытии познакомится с Зинаидой Кондратьевой, выпускницей местной женской гимназии, своей будущей женой. Девушка была ровно на два года и два месяца младше нашего героя. Окончив гимназию, она, как и Андрей Жданов, уже прожила один год студенческой жизни и только в мае 1917 года вернулась в Шадринск из Петрограда, где с осени 1916-го училась на Высших женских сельскохозяйственных стебутовских курсах.
Их переросшее в любовь знакомство неудивительно — у молодых людей было слишком много общего. Отец Зинаиды Александр Иванович Кондратьев, так же как и отец нашего героя, был уроженцем Шацкого уезда Рязанской губернии, работал в земской управе и был удостоен личного дворянства. Пострадал он и за свои вольнодумные убеждения — в годы первой русской революции поддержал крестьянское антипомещичье движение и в 1906 году был сослан за Урал в Шадринский уезд, где числился писарем в управе Осиновской волости и подрабатывал починкой обуви. У Зинаиды было ещё две сестры и трое братьев.
Андрей и Зина были ровней даже в строго юридическом смысле — оба принадлежали к сословию «почётных граждан». Сословное деление тогда было определяющей частью жизни и быта, закреплено силой традиций и законов российской монархии. Эту средневековую норму отменит в конце 1917 года партия, в которой состоял Андрей Жданов.
Но вернёмся в первые дни весны 1917-го. Уроженец Шадринска, тогда двадцатилетний ученик Тобольской семинарии Николай Буткин так вспоминал прапорщика Жданова: « А.А. был удивительно милым товарищем, очень весёлым и остроумным человеком. Был большим выдумщиком. Очень любил петь и участвовать в любительских спектаклях»{53}.
Неудивительно, что провинциальная гимназистка из революционной семьи ответила взаимностью такому обаятельному московскому студенту. Влюблённый Жданов при первой возможности прибегал из полка в редакцию единственной в городе газеты «Исеть» и развлекал сотрудников и свою возлюбленную пением. В ту «доисторическую эпоху» даже патефоны были роскошью, а радио воспринималось как элемент научной фантастики, и поющий и играющий на рояле прапорщик был вне конкуренции. «Он то и дело соблазнял сотрудников редакции петь песни, — пишет о Жданове шадринский очевидец. — Ради этого бросались все дела, и сотрудники с большим увлечением предавались концертным занятиям…»{54}
Штаб и основные части 139-го пехотного полка располагались в самом центре Шадринска, на углу улиц Николаевской и Весёлой, в построенном к 1914 году новом здании городского реального училища. Это двухэтажное каменное здание было самым большим во всём уезде. Помимо запасного полка в Шадринске имелись и иные признаки большой войны — два госпиталя для раненых, три сотни семей беженцев из западных окраин империи и лагерь военнопленных, в котором содержалось две тысячи немцев и подданных Австро-Венгрии всех национальностей, а также пара сотен турок.