Силуэт иногда, то сгибается в хохоте пополам, то откидывается назад — Леночка Михайловна ржёт.
Вечереет.
Содрогающийся от хохота силуэт растворяется в сумраке.
Сестры Капустины переглядываются, смеются.
Антон и Гришка стоят у алтаря. Над головами у них короны. В руках свечи.
ГОЛОС БАТЮШКИ. Благослови, Бог наш. Всегда. Ныне. И присно. И во веки веков…
Бабочка сидит у Артема на руке. Он пальцем гладит ей крылья. Рисунок на них вздрагивает.
Гришка внимательно смотрит на свечу.
ГОЛОС БАТЮШКИ. Обручается раб Божий Антон рабе Божьей Ольге. Во имя Отца, Сына и Святаго Духа…
Сестры Капустины припали к окну, смотрят на дорогу.
Батюшка надевает кольцо на палец Гришке.
БАТЮШКА. Обручается раба Божья Ольга рабу Божьему Антону. Вот имя Отца, Сына и Святаго Духа…
Бабочка летит по комнате Артема.
ГОЛОС БАТЮШКИ. Господи Боже наш. Венчаю вас славой и честию. Господи Боже наш. Венчаю вас славой и честию. Господи Боже наш. Венчаю вас славой и честию…
В руке Антона гаснет свеча, он поджигает её о Гришкину.
Паренёк сбрасывает велосипед с плотины. Тот летит, ударяясь о покатую стену, переворачиваясь.
Паренек наблюдает за его полетом, радостно подпрыгивает.
Капустина и милиционерша в комнате. По телевизору идёт сериал. Милиционерша смотрит, ест шоколадку, отламывая плитки.
КАПУСТИНА. Сашка у меня когда умер, я тут и растерялась сразу. Сижу, выпью вечером и спится. А так маюсь, как зуб болит. Хожу-хожу, ничего делать не могу. А он же вахтено у меня работал, иногда думала, что на вахте, когда выпьешь. Так там, на вахте, где-то и остался — тело не нашли. Ходила к гадалке — нет в живых говорит, а похоронить нечего было. Потом, не заметила как, уже и компании зашастали, посуду уже не мою, девки голодные, грязь…
МИЛИЦИОНЕРША. Да знаю я всё. Мы ж у вас были много раз.
КАПУСТИНА. Вот. А потом, когда прав-то лишать пришли…
МИЛИЦИОНЕРША. Ну прав пока вас никто не лишал, допустим.
КАПУСТИНА. Ну вот тогда, когда… Я тогда-то и села, как говорится. Сижу, а во мне двое: друг с другом — спорют что ли. Одному выпить давай, другой — детей выручать думает как. Ну, первый и переспорил. Сходила за бутылкой так, что через неделю где-то только и забеспокоилась. Пошла в ихнюю комнату, а там две постельки серенькие, как мумии, скомканные. Я как заору и на улицу бежать — девок угробила, думала, что даже засохли они. А соседи сказали, что у вас. Пошла домой, а постельки потрогать боюсь. А потом как дам себе по носу кулаком до крови и к вам побежала…
МИЛИЦИОНЕРША. Вовремя побежали. Я вам не говорила, а там, между прочим, уже усыновители приглядывались. Суда бы дождались вот…
Капустина вдруг заревела.
МИЛИЦИОНЕРША. Это чё еще такое?
КАПУСТИНА. А они все перед глазами — лежат рядышком, ручки-ножки вытянули. Тоненькие обе. Головки маленькие, как луковки. А в тарелке палочки от яблок…
МИЛИЦИОНЕРША. Так. Всё. Щас приедут — и ручки, и ножки на месте. И толстенькие, поди.
За окном завыла собака.
МИЛИЦИОНЕРША. Вон и собаку растравили.
КАПУСТИНА (не вставая с места). Натка, фу.
МИЛИЦИОНЕРША. Ага, как же. Слышит она вас.
КАПУСТИНА. Вы смотрите, наверное, а мы вам мешаем…
МИЛИЦИОНЕРША. Кончилось уже.
Подходит к окну.
Собака воет, опустив морду в землю.
Милиционерша стучит по стеклу. Собака смотрит на окно, глаза блестят.
Антон и Гришка едут в электричке. Пьют из пластиковых стаканчиков коробочное вино. На безымянных пальцах у них по серебренному обручальному кольцу.
За окном темно.
ГРИШКА. Ни фига себе, да?
АНТОН. Да…
ГРИШКА. Съездили такие, навенчались…
АНТОН. Да вообще…
ГРИШКА. Ненормальные.
Помолчали.
АНТОН. Зато теперь дальше уже не страшно.