В трех секциях: горнорудной и геологической, лесопользования и сельскохозяйственной — ученые Москвы, Ленинграда и Сибири вместе с алтайскими партийными и хозяйственными работниками, с геологами и агрономами, с колхозниками и лесоводами и вели об этом на конференции серьезный разговор.
Вклад Алтая может быть очень весомым. Почему каждую осень ложатся прахом дремучие травы субальпийских лугов? Неисчислимые стада могут кормить они. И не только свои, горные, которые надо множить и множить, а и степные, если пригонять их сюда на нагул. В эшелоны сливочного масла и сыра, непревзойденного по своим качествам, обратились бы тогда алтайские травы.
Великими богатствами готовы одарить людей и алтайская тайга и необузданные, сильные реки. И горы. О них шел в геологической секции горячий спор.
— Горный Алтай, товарищи, — это прежде всего и главнее всего ртуть. Здесь вырисовывается одна из ведущих ртутнорудных провинций Союза. Ей необходимо самое серьезное внимание.
— Позвольте, а железо вы со счета сбрасываете? Ведь, как вам известно, дорогой, запасы только Инского и Белорецкого месторождений уже достигли трехсот миллионов тонн. Я уж не говорю об общих перспективных запасах железа по Горному Алтаю, которые выявлены в самое последнее время. Кстати, и по разнообразию, полноте гаммы железных руд ни один район Западной Сибири не сравнится с Горным Алтаем.
— Батенька мой, что там ваша гамма! Вы скажите, какой металл легче перебрасывается из труднодоступных горных районов — железо или золото? Открытые недавно месторождения совсем по-новому ставят вопрос.
— А цветные? Что же вы думаете, при общности геологической структуры с Рудным Алтаем и по соседству с ним тут нет подобных крупных месторождений? Они просто недоразведаны.
Слушаешь и поражаешься: целый заповедник драгоценнейшего из того, что может хранить земля. И это Горный Алтай, который по странной иронии судьбы издавна считался районом бесплодных недр. Сколько разнообразнейших богатств может дать край! А ведь всесторонний, глубокий поиск еще только начинается. Но на первом месте сейчас все-таки должна быть ртуть. Ее уже в этой семилетке надо выдать на-гора.
Задание серьезное: ртуть нелегко дается в руки. «Серебряная вода» — так переводится латинское название ртути, одного из самых удивительных металлов на земле. Единственный металл — жидкость, неуловимая, текучая при обычной температуре, и единственная жидкость тяжелая, как металл, самая тяжелая среди всех жидкостей, известных людям.
У ртути неудобная для людей особенность — необычайная распыленность по земной коре. Только две сотых процента, одна пятитысячная часть того, что хранят недра земли, собрано в более или менее крупные месторождения. Остальное рассеяно настолько, что практически не поддается извлечению. У нас ртуть добывают в Средней Азии и на Украине. Здесь, в Горном Алтае, ученые, геологи, горняки давно и упорно охотятся за неуловимой «серебряной водой». Они уже нашли ее родники. Один из них, Акташ, где много лет назад старатели с обушком и тачкой пробивали первые штольни, дает самую дешевую ртуть в стране. Другие родники, может быть еще более щедрые, таятся в глубинах, и к ним прокладываются первые тропы.
По следам поисков алтайской «серебряной воды» я и отправляюсь после конференции.
Дорога ведет к Белому камню
Чуйский тракт уводит в горы. Вот прошумела у тракта Катунь. Выбравшись из горного лабиринта, спешит в степь и там, слившись с Бией, становится многоводной Обью. Вот ушли назад просторные горные долины, где на зеленых склонах много новых построек, размашистых полотен кукурузы, овса, сеяных трав.
За Онгудаем прощаемся с цветистыми лугами. Хрящеватые громады с длинными шлейфами осыпей пришли им на смену. На придорожных указателях в особом изобилии появились восклицательные знаки, предупреждающие о поворотах. Это снова повстречались мы с Катунью. Гордая былинная река! Мчится, грохоча на порогах. Не одну гранитную преграду сокрушила, спускаясь с четырехкилометровой вышки, от ледников Белухи. Около полутора тысяч рек в Алтайском крае, а такой своевольной, как Катунь, нет ни одной.
На конференции не забыли и о Катуни: пора заставить ее работать на людей. Тридцать три миллиарда киловатт-часов электроэнергии, как утверждают ученые, может давать Катунь ежегодно, если взнуздать ее плотинами. К тому же, стиснутая скалами, она, как ни одна другая река Сибири, удобна для возведения прочных и дешевых гидросооружений.
— Представьте себе, — говорил один из докладчиков, — как преобразит край за регулирование Катуни. Река, по которой и самые отчаянные плотогоны не решаются сплавлять лес, станет судоходной на пятьсот километров в глубь гор. В районы, связанные с миром пока только автомобильным, а то и вьючным транспортом, придет просторная и дешевая водная дорога, доставит туда строительные материалы, машины, оборудование, товары.
Этой весной на берега Катуни и ее главных притоков должны выйти изыскатели, чтобы еще через год приступить к ее укрощению. Первой на очереди будет электростанция на притоке Катуни — Чуе, недалеко от Акташа. Она даст самую дешевую, дешевле ангарской, энергию будущим предприятиям и селам отдаленного и труднодоступного юго-восточного алтайского высокогорья.
...В пустынной долине, обставленной горами, показался новенький, словно целиком откуда-то перенесенный поселок. Опрятные деревянные дома с террасами и палисадниками выстроились в кварталы у подножия горы.
— Начинается Акташ, — указывает на поселок шофер.
— Как это начинается?
— Тут только жилой поселок рудника, а сам Акташ в горах. Акташ — по-алтайски Белый камень. В камне он и есть, в скалах.
Ныряем в тесное крутое ущелье. Через несколько километров подъема миновали спрятанный тайгой поселок рудоуправления. Дорога, продираясь сквозь тайгу, огибая скалы, продолжает лезть вверх. Белая от пены речка, вся из шумных водопадиков, скачет по камням и буреломам. Натужно стонет наш вездеход. Почти физически ощущаешь, как ему трудно, невмоготу преодолевать крутизну.
Наконец, развернув машину на отчаянной петле над обрывом, шофер доставляет нас в третий по счету поселок. Тайга осталась внизу, не одолев высоты: две тысячи четыреста метров. Узнаю: поселок называется Средним и живут в нем металлурги. Над поселком, в отдалении, прилепился к горному склону небольшой завод. У его подножия розовый постамент отвалов. Это переработанный и выброшенный камень, из которого выжата ртуть. Грузовики с камнем спускаются к заводу откуда-то сверху.
— С Акташа руду везут, рудник еще выше.
Серпантином горной дороги лезем выше. Перед глазами море цветов. Это расстилаются ковры высокогорья — альпийские луга. Одни склоны пестреют всяческими цветами, собранными вместе. На других кусками сине-фиолетового бархата сплошные заросли тяжелых и крупных аквилегий. А местами словно кружат над камнями миллионы лимонно-желтых бабочек. Это колонии альпийских маков на гибких шершавых стебельках.
Цветочные ковры обрываются у рыже-белых откосов. Высота 2 700. Вот, наконец, и Акташ. Черные отверстия штолен, окантованные бревнами, врезаны в откосы. Входим в один из ближних и невольно отступаем назад. В лицо дохнуло знобящим холодом.
Вот она, «серебряная вода»!
Постепенно глаз привыкает к слабому свету карбидок, предусмотрительно захваченные ватники и сапоги оберегают от мороза. Вечная мерзлота! Хрустит под ногами лед, сковавший рельсы узкоколейки. Тяжелые ледяные сталактиты свисают с потолка, ослепительна россыпь ледяных кристаллов на стенах.
Штольня приводит в огромный подземный зал, купол которого тоже весь в бриллиантовом сверкании.
— Четырнадцать метров высота, — говорит сопровождающий, — можно разместить нормальный четырехэтажный дом. А есть и двадцатичетырехметровые камеры.
Гора источена множеством подобных камер. На техническом языке такие выработки называются системой открытых камер с нерегулярным оставлением целиков. В этом особенность и сложность ртутного рудника. Тут не разрабатывают пластов, как в других шахтах.