Об авторе

Так получилось, что первые пару лет мое развитие проходило в довольно обедненной зрелищами среде. Родители снимали угол в коммуналке, но вскоре отец построил собственный дом со своим садом, в нем было множество книг, в том числе детская энциклопедия и много популярных книг, но чаще мы с братом листали БСЭ с прекрасными иллюстрациями. Дом был рядом с сельхозинститутом, где отец работал зав. кафедрой химии, у него было много друзей среди селекционеров, и часто мы занимались прививками экзотики на садовых растениях. Мать работала главным библиографом в республиканской библиотеке им. Чернышевского, это означало для меня карт-бланш на любые книги. Со стороны отца так же было немалое попустительство в том, что на месте сарая сам выстроил свою лабораторию, где поначалу царила химия, но затем ее потеснила электроника.

В плане богатства среды обитания и мотивации в формировании навыков было все, что могло заинтересовать в том возрасте. Я рисовал карандашами и пастелью, закончил школу скрипки и потом играл в университетском ансамбле, много стрелял потому как сосед был заядлым охотником и его сыновья, с которыми мы постоянно устраивали развлечения с пневматикой, мелкокалиберной винтовкой и охотничьими ружьями, делали сами порох и всякие стреляющие самоделки. Со школы увлекался написанием рассказов фантастического жанра (fornit.ru/6275), профессионально освоил фотографию (fornit.ru/ph1).

Естественно, что поступил на химический факультет университета, а затем работал в лаборатории института химии киргизской академии наук, закончив должностью старшего научного сотрудника.

Одним из увлечений того времени было изготовление новых скрипок и прилаживание к струнам электронного звукоснимателя. В физическом плане занимался фехтованием, потом ходил чуть ли не каждую неделю в горы и облазил многие вершины Киргизского хребта (fornit.ru/6300), а еще позже плотно осваивал рукопашку с восточным акцентом.

Это многообразие увлечений постепенно сложилось в наиболее сильный интерес к психике и сразу после университета было прочитано огромное количество популярных и затем специальных книг. Все это определило тот наиболее общий контекст, в котором осмысливалось все вокруг и привело к формированию существующей модели организации психики.

Работа в академии во многом негативно повлияла на мое отношение к академической науке при том, что мой шеф, заведующий лаборатории комплексных соединений, был образцом корректности ученого. Но рядом в основном царила откровенная алхимия и многие высказывания высших по званию ученых просто шокировали, к чему, впрочем, выработался иммунитет.

Как результат, все наработанные обобщения в этой книге сделаны вне системы организации академической науки, но не вне соответствия научной методологии, которой в то время как таковой и не существовало, а царил диалектический материализм.

Принципиально, качество научной методологии проявляется в том, что даже если обобщение формализует третьеклассник или марсианин, или искусственный интеллект, или говорящая обезьяна, то безупречность сказанного определяется только соответствием научной методологии: от методологии исследования и до методологии обоснования и утверждений. Все остальные критерии - субъективны.

Здесь - очень важный момент для понимания специфики такого положения, настолько, что будет очень полезно описать коротко почему так произошло, и почему я продолжаю оставаться на таких позициях. Это ни в коей мере не означает отрицания науки вообще и научной методологии в частности, которая, собственно, и есть то, что отличает науку от всего другого, например, донаучной философии. Если коротко: было взято все хорошее от системы академической науки, в частности от конкретных людей, носителей науки, которые выступили в роли моих учителей, но удалось избегнуть множества отрицательных сторон академической системы, которые просто не позволили бы сделать то, что удалось сделать.

Пожалуй, два важнейших фактора сделали возможным обобщение в целостную и достаточно детализованную модель: многообразие естественнонаучных увлечений и удивительно вовремя появляющиеся, дружественно настроенные учителя - носители научной методологии. Эти факторы повлияли в общем контексте наиболее важной для меня нерешенной проблемы: понимания сути сознания и других проявлений психики. И этому предшествовало донаучное, философское формирование некоторых важных принципов.

Когда в университете началась философия, и как только лектор заговорил об этом - произошло совершенно невероятное и удивительное, чего не было ни на каких других лекциях: сказанное вдруг начало вызывать живейший резонанс тем, насколько оно было многозначительно, недостаточно строго и позволяло по-разному интерпретировать сказанное.

Это вылилось в то, что на студенческой философской конференции я подготовил доклад о материальности мысли, но коммунистические организаторы уговорили меня в последний момент “не дразнить гусей” потому как Ленинская трактовка была противоположна, при том, что была еще и Сталинская трактовка, совпадающая с моей. Конечно же, я тогда принципиально ошибался, и сегодня этот вопрос уже сформулирован неизмеримо более взвешено: fornit.ru/1132. Но с этого началась уже неугасимая доминанта творческого интереса: проблема организации механизмов психики, было освоена вся доступная литература, особенно книги Н.Бехтеревой, Е.Соколова и всех, кто так или иначе касался данной проблематики.

Специализация по химии, диплом с самостоятельно изготовленной установкой для измерения высокочастотной проводимости динамической системы потребовала еще и увлечения электроникой на тогда еще зачаточном, домикросхемном уровне. К моменту начала работы в лаборатории физической химии были увлечения: философия, хим. органический синтез, строение вещества, начальный уровень электротехники.

Моим руководителем был зав. лабораторией Яков Давыдович Фридман (fornit.ru/18207) - очень грамотный и методичный человек по сравнению с множеством довольно одиозных других зав. лабораториями и академиков, занимающихся явной алхимией (случайными и беспорядочными экспериментами с целью наткнуться на что-то полезное и представить “экономический эффект”). Вокруг было множество “системщиков”, которые поточно штамповали диссертации, измеряя состояния динамики солевых растворов, что не требовало вообще никакого творчества. А Я.Фридман же демонстрировал корректное использование научной методологии. Это был мой первый настоящий учитель науки. Я сделал довольно сложную установку для измерения диэлектрической проницаемости неполярных растворов сулемы со специальной термостатированной колбой, платиновые электроды для которой вырезал портняжными ножницами в листе драгметалла и несколько вариантов колб изготовил с помощью академического стеклодува, подогреваемого щедрыми порциями этанола.

В это время было принято очень важное решение. Т.к. ко мне сформировалось хорошее отношение, то мне предложили возможность целевой аспирантуры в Москве. Два фактора заставили отказаться от этого. Множество знакомых вокруг, защищавших бестолковые, никому не нужные диссертации, оказывались затем под жесткой опекой своих научных руководителей. Я не хотел уезжать из благодатной Киргизии. Поэтому, когда мне одновременно предложили перейти работать в другой институт по секретной теме распознавания образов, да еще подтвердив скептицизм в отношении аспирантуры, то я выбрал это, очень опечалив Фридмана и всех, кто от меня ожидали правильного пути в науке.

Я так надеялся на стремительный прогресс в этой интригующей теме, что тут же начал выдавать предложения завлабу, который оказался типичным пройдохой, засекретивший тему для того, чтобы обеспечить комфортность и неподсудность. Но были командировки на завод ЭВМ, где у меня продвинулись представления о системах программирования, была поездка на конференцию по распознаванию образов в Каунас, где мы представляли свою систему считывания рукописного ввода. Целыми днями я работал паяльником, делая то, что сам хотел, нарабатывая навыки в схемотехнике, - с комплектующими здесь не было никаких проблем.

Когда было сделано предложение перейти в другую лабораторию для конструирования системы управления автономной работой буровзрывного комбайна, появилась надежа реализовать какие-то варианты интеллектуальной адаптивности. Однако и здесь время проходило лишь с пользой для совершенствования навыков в схемотехнике. Состоялся еще один переход в КБ по разработке ультразвуковых расходомеров, где, после нескольких лет работы, я, все же реализовал адаптивный автоматизм управления в меняющихся условиях измерения по образу организации моторных поведенческих цепочек неосознаваемых автоматизмов. В этой схеме использовались мои “нейристоры” - универсальные элементы организации нейросетей, повторяющие основной функционал нейрона с синапсами на входе. Реализованная адаптивность соответствовала нервной системе простейших насекомых... но она работала для тех условий, которые предусматривались: типичная схема распознавания ситуаций "с учителем" по терминологии персептронщиков.

В этом КБ моя квалификация в схемотехнике достигла апогея, даже получил две медали ВДНХ за разработанные устройства. Было очень приятно однажды, когда мы прогуливались с женой по парку и встретили директора моего БК вместе с директором ОКБ института космических исследований, и мой шеф, подходя издалека, начал громко комментировать: "А у вас нет такого вот классного специалиста-электронщика!".

Самое важное, что случилось в этом КБ: меня познакомили с Ароном Абрамовичем Брудным, который стал моим самым плодотворным учителем как научной методологии, так и многих аспектов понимания психики. Это был наиболее выдающийся ученый в Киргизии: fornit.ru/154, с которым мы долгое время поддерживали очень дружеские отношения. Именно он сформировал у меня критерии тщательности и корректности сопоставлений и обобщений. С его рецензией (и еще зав. Центральной Исследовательской Лаборатории Мединститута) я издал свою первую книжку по принципам организации психики (fornit.ru/7231), в которой были формализованы самые основные механизмы адаптивности личности. Так же результатом было то, что в КБ с помощью патентоведа удалось получить, кроме авторских свидетельств по схемотехнике, - патент на “устройство для моделирования адаптивных связей” (fornit.ru/p4). С тех пор представления существенно дополнились и углублялись на основе новых фактических данных исследований, но принципиально систему менять не пришлось, настолько удачны были основы, привязанные к фактам, хотя всегда был готов скорректировать то, что оказалось бы неадекватным реальности.

Затем последовал период самостоятельного бизнеса, с сообществом нескольких заинтересованных участников-организаций в теме создания региональной диагностической системы и сопутствующих методов профилактики и оздоровления: с привлечением Лаборатории адаптации в Новом Уренгое и Тюмени, кафедры нормальной физиологии Университета дружбы народов, созданием Лаборатории адаптации от Сибирского отделения АМН - в Киргизии и отделения по разработке и сбыту природных целительных и косметических средств - биокомпозитов: fornit.ru/bio.

Когда я был приглашен на работу начальником научно-технического отдела в отделе охраны аппарата президента Киргизии для реализации проектов “региональная диагностическая система” и “нейрокомпьютер”, возник момент наибольшей возможности реализации целевых исследований по созданию искусственной адаптивной системы. К сожалению, буквально через пару лет начались внутри-правительственные разборки и революции, мое начальство было изгнано из белого дома, что в конечном итоге и вынудило меня сменить место жительства на Москву. Однако, уже на новом месте был создан сайт, специализированный на материалах по психофизиологии, где адаптационные представления продолжали развиваться.

Итак, если не считать, что принадлежность к какой-то формальной организации, в частности, академической организации, является обязательным критерием истинности сделанных утверждений (что, безусловно, абсурдно), то, в данных сложившихся обстоятельствах, потенциал возможностей в моем случае позволил наиболее углубленно заниматься построением системной модели, не отвлекаясь на неизбежные формальности отношений, при полной свободе планирования времени и средств.

Используя огромные массивы опубликованных данных фактических исследований, и не тратя самому на это время, оставалось полностью погрузиться в сопоставления и обобщение. При этом очень важны и полезны оказались буквально все полученные профессиональные специализации.

Во-первых, считаю, что мне просто очень повезло: если бы я занимался инструментальными исследованиями, то не смог бы обходиться без лаборатории и оборудования. Но я занимался, в основном (если не считать эпизоды работы в ЦНИЛ мединститута), сопоставлением результатов уже проделанных во всем мире во множестве исследовательских коллективов работ и обобщением наиболее уверенных данных. Иначе бы мне не хватило никакого мыслимого времени. Так что весь мир оказывается источником нужных для сопоставления и обобщения материалов фактических исследований и уже сделанных ранее важных выводов.

Во-вторых, мне не пришлось тратить время на следование пути становления в организованной науке по тематике руководителя, что практически всегда убивает многие девятилетия. И нет необходимости соблюдать неписанную этику академической науки в отношении смежных исследователей затрагиваемых вопросов.

В-третьих, очень хороший начальный потенциал и то, что у меня было два великолепных учителя научной методологии, видимо, сыграл главную роль в выбранном методе сопоставлений и обобщений.