– Это было… тяжело. Очень. Особенно маме. Они ведь даже не успели проститься! Несколько часов после отлёта шатла у нас с отцом ещё оставалась связь. Он всё время повторял, как любит нас с мамой, как ему больно с нами расставаться. Просил меня смотреть на маму, чтобы видеть её моими глазами. Зная это, она держалась, старалась не плакать, говорила ему, что никогда его не забудет, и будет любить до самой смерти. Я тоже держался, ради них. Передавал маме слова отца, старался поддержать её. Мы понимали, что эта разлука – навсегда. Даже если, прилетев на свою планету, отец сразу же отправился бы назад – это ничего бы не дало. Он бы всё равно не застал нас в живых. Человеческая жизнь слишком коротка для таких расстояний. Когда связь прервалась, мама рухнула на землю и разрыдалась так, словно у неё разорвалось сердце. По сути, так оно и было. Наверное, если бы не я – она бы долго не протянула. Но ради меня она продолжала жить, свыклась, сжилась с потерей мужа, но никогда от неё не оправилась. Всю оставшуюся жизнь она тосковала по нему. Она прожила очень долгую для того времени жизнь, и умерла с его именем на устах.
Какое-то время мы молчали, переваривая услышанное. Вся эта история объясняла, куда в одночасье исчезли гаргульи. И тут до меня дошло, что по легендам это произошло более тысячи лет назад.
– Сколько же тебе лет? – воскликнула я.
– Тысяча четыреста восемьдесят семь, – улыбнулся он. Я перевела взгляд на Джейми.
– Мне триста шестьдесят восемь, – не дожидаясь вопроса, ответил он.
Он даже старше Карлайла! Не удивительно, что меня, в своё время, не впечатлили возраста Калленов – для меня такое было в порядке вещей.
– Но как же вы стали бессмертным? – удивился Карлайл. – Вампирский яд на вас не действовал, гаргульи улетели, значит, обратить вас было просто некому. Так что же с вами произошло?
Глава 23. История Дэна. Часть 3.
– Но как же вы стали бессмертным? – удивился Карлайл. – Вампирский яд на вас не действовал, гаргульи улетели, значит, обратить вас было просто некому. Так что же с вами произошло?
– Я не совсем бессмертный, – покачал головой Дэн. – Так же как и вы. Теоретически, и нас, и вас можно убить. И мы стареем. Просто стареем мы ну очень медленно, да и убить нас проблематично. Так что, поскольку перспектива моей смерти ничтожно мала и безумно далека – то условно меня всё же можно так называть.
– Хватит уже филосовствовать, ответь лучше на вопрос – укорил его Джейми.
– Ладно-ладно, сейчас всё расскажу. В общем, когда отец улетел, мне было четырнадцать. Я уже был крупнее и сильнее большинства взрослых мужчин, но оставался обычным человеком. Я неплохо справлялся со всякими хозяйственными работами, старался, как мог, оградить от них маму. И с каждым годом это давалось мне всё легче, поскольку я продолжал расти, росла и моя сила. Мы практически никогда не покидали нашу долину, лишь изредка навещали соседнее поселение – в основном, чтобы обменять несколько овец на какие-нибудь необходимые в хозяйстве вещи, или одежду с обувью, ведь из своей я вырастал очень быстро. Остальное время мы были одни. И, как я сказал раньше – я никогда не болел, даже всякие детские хвори, от которых в то время умирало два малыша из трех, обходили меня стороной. Тем неожиданнее для нас стала моя внезапная и непонятная болезнь.
Как говорится – ничего не предвещало. Я свалился с высоченной температурой практически за какой-то час. У меня едва хватило сил дойти до дома, где я и рухнул на кровать совершенно без сил и практически без сознания. Я почти ничего не помню из того времени, а по рассказам мамы, я двое суток метался в таком жару, какого она в жизни своей не встречала. А ведь она повидала много больных – с самого раннего детства она помогала своей бабке-целительнице. И после её смерти продолжала лечить людей. Не на пустом же месте её объявили ведьмой! На свою беду она была ещё и красавицей, а это частенько вызывает зависть и даже ненависть. А уж придумать повод обвинить в колдовстве целительницу, в то время было легче лёгкого.
Но я несколько отвлёкся. В общем, все усилия мамы сбить мой жар оставались безуспешными. Сейчас я знаю, что моя температура поднялась примерно на тридцать градусов (* по Фаренгейту, около десяти по Цельсию) – ни один человек такого не пережил бы. Потом я вдруг успокоился, а температура стала резко падать. Еще сутки я пролежал совершенно неподвижно, становясь всё холоднее. Если бы мое сердце не билось, и не было дыхания – мама бы решила, что я умер. Что она пережила в те дни – даже представить невозможно. А потом я вдруг открыл глаза, зевнул и заявил, что умираю с голоду. И только выходя из комнаты и выломав дверной косяк, неловко задев его плечом, я осознал, что стал другим. А потом начались сюрпризы.