Лаклейна трясло от ярости. Он был готов обратиться, готов убить их всех…
Неожиданно раздался какой-то жуткий звук. Кадерин отложила окровавленные клыки и, засунув руку в карман, достала оттуда телефон.
— Крейзи Фрог, — зашипела она, открывая его. — Регина, ты чудовище.
Регина лишь пожала плечами. Никс, громко зевнув, пробормотала «эту кинуху уже показывали». Лаклейн изо всех сил пытался понять, что происходит.
— Нет, — сказала Кадерин в трубку. — Она добровольно отправилась с вампирами. — Валькирия произнесла это так, словно передавала прогноз погоды. Словно в трубке, все громче и громче, не звучали крики, которые доносились даже до Лаклейна.
Резко протянув руку, он выхватил у Кадерин телефон. Хоть кто-то вел себя так, как следовало.
Анника.
— Что с ней случилось? — кричала она в ярости. — Псина, ты будешь молить о смерти!
— Почему она ушла с ними? — зарычал в ответ Лаклейн. — Проклятье, скажи мне, как до нее добраться!
Пока Анника визжала что-то в телефон, Кадерин изобразила одобряющий жест поднятыми вверх большими пальцами и беззвучно сказала:
— Продолжай в том же духе.
И пока Лаклейн и Кассандра изумленно таращились на них, все четыре валькирии развернулись и пошли к машине, покидая замок так, словно они всего лишь заехали оставить корзиночку со сконамиxxxix. Лаклейн кинулся вслед за ними.
Лук Люсии снова был направлен на него.
— Если он пойдет за нами, выстрели в него, — скомандовала Никс.
— Тогда выпускай в меня все стрелы, — скрежещущим голосом ответил Лаклейн.
Никс повернулась.
— Мы не знаем ничего, что могло бы тебе помочь, и думаю, силы тебе еще понадобятся, не считаешь? — Своим сестрам она сказала: — Я говорила вам, из этой поездки мы вместе с Эммой не вернемся.
Затем они исчезли.
— Куда, мать вашу, вампир ее забрал? — рявкнул Лаклейн в трубку.
— Я НЕ ЗНАЮ!
— Из-за твоих валькирий вампиры смогли проникнуть в наш дом…
— Это не дом Эммы. Ее дом здесь!
— Больше нет. Клянусь, ведьма, когда я найду Эмму, больше никогда не позволю ей приблизиться к вам.
— Да, ты ее найдешь, все верно. Ты охотник, потерявший свое самое ценное сокровище. О большей удаче я не могла и мечтать. — Сейчас Анника казалась спокойной, даже безмятежной. Он практически слышал, как она насмешливо усмехалась. — Отправляйся, найди ее, а как найдешь, я вот тебе что скажу. Приведешь ее сюда целой и невредимой, и вместо того, чтобы заживо снять шкуру с моего нового питомца, я почешу его за ушками.
— Что ты мелешь, женщина?
Ее голос засочился чистой злобой:
— Прямо сейчас моя нога стоит на шее твоего брата. Гаррет в обмен на Эмму.
Связь прервалась.
Глава 31
Эмма ощущала себя жертвой на алтаре смерти.
Вампир переместил их в темный коридор, прямо к массивным деревянным дверям. Отперев замок, он распахнул створки и втолкнул ее в комнату с такой силой, что Эмма споткнулась о холодный каменный пол. Все еще чувствуя головокружение от их перемещения, она осталась лежать у подножия огромного арочного окна, высотой как минимум двадцать футов. Стёкла были сделаны из вулканического темного стекла с золотым орнаментом из мозаики, выложенной замысловатыми символами черной магии.
Вампир оставил ее в этой комнате, бросив лишь:
- Не пытайся бежать. Никто не переместится в эту комнату или из нее. Никто кроме меня, - затем снова запер дверь на замок.
По телу Эммы прошла дрожь. Отведя глаза от окна, она, пошатываясь, поднялась на ноги, чтобы осмотреть комнату. Это был кабинет, которым, по–видимому, все еще пользовались. Стол был завален бумагами, а в воздухе витал сильный и пьянящий запах старой крови.
Откуда-то из недр замка раздались крики, и Эмма дернулась, став настороженно осматриваться по сторонам. Что же она, черт возьми, натворила?
Но воспоминания об огне вернулись прежде, чем ею смогло овладеть сожаление. Запах гари…она чувствовала его также отчетливо, как если бы сама была там.
Огонь заполнил легкие Лаклейна, и его реакция на это оказалась даже более яростной, чем на пламя, некогда пожиравшее кожу его ног. Но он не доставил им удовольствия услышать рев боли. Ни в первый раз, когда умер, ни во второй, ни в любой последующий за пятнадцать десятилетий, сгорая и снова пробуждаясь в аду. Ненависть - единственное, что поддерживало в нем крупицы рассудка. И он цеплялся за нее, как мог.