— Получается, облик оборотня в этом фильме… полностью неверен.
Лаклейн потер свою покалеченную ногу; он выглядел уставшим.
— Черт побери, Эмма, не можешь просто спросить, как я выгляжу, когда обращаюсь?
Глядя на него, она склонила голову на бок. Было очевидно, что нога причиняет ему боль, а она не могла видеть чьи бы то ни было страдания. Очевидно, даже страдания этого грубого и невоспитанного ликана, потому что, чтобы отвлечь его от боли, она поинтересовалась:
— Итак, Лаклейн, как ты выглядишь, когда обращаешься?
Он удивился, а затем на протяжении какого-то времени, казалось, не знал, как ей объяснить. Но, наконец, сказал:
— Ты когда-нибудь видела фантома, притворяющегося человеком?
— Разумеется, видела, — ответила Эмма. Как-никак она жила в самом богатом на существ Ллора городе.
— Ты помнишь, как все еще видишь человека, но и призрак начинает проступать? Вот на что это похоже. Ты все еще видишь меня, но также и что-то более сильное, дикое во мне.
Повернувшись к нему, Эмма легла на живот и, подперев подбородок руками, приготовилась слушать.
Когда она взмахом руки попросила продолжать, он откинулся на спинку кровати и вытянул свои длинные ноги.
— Спрашивай.
Она закатила глаза.
— Отлично. У тебя вырастают клыки? — когда он кивнул, Эмма уточнила: — А шерсть?
Лаклейн удивленно поднял брови.
— Господи, нет.
У нее было много друзей, покрытых шерстью, так что ей даже показался оскорбительным его тон. Но она решила пропустить его слова мимо ушей.
— Я знаю, что твои глаза становятся голубыми.
Последовал кивок.
— Тело больше, а черты лица меняются, становятся... более волчьими.
Эмма скривилась.
— Превращаются в морду?
Услышав ее слова, ликан даже фыркнул от смеха.
— Нет. Совсем не так, как ты себе это представляешь.
— Все, что ты описал, не сильно отличается от тебя сейчас.
— Но это правда, — Лаклейн посерьезнел. — Мы называем это saorachadh ainmhidh bho a cliabhan... дать зверю вырваться из клетки.
— Это страшно?
— Даже старых, сильных вампиров пробирает страх.
Раздумывая над тем, что он сказал, Эмма закусила губу. Как бы она не старалась, все равно не могла представить его как-то иначе... только сексуальным.
Лаклейн провел рукой по губам.
— Становится поздно. Ты не хочешь попить еще раз перед рассветом?
Смущенная тем, как сильно она этого жаждала, Эмма пожала плечами и уставилась на свой палец, которым очерчивала узоры пейслиxxv на покрывале.
— Мы оба думаем об этом. Оба хотим этого.
— Может быть. Но я не хочу того, что идет в комплекте, — пробормотала она.
— Что, если я поклянусь не прикасаться к тебе?
— А вдруг... — она замолчала, ее лицо запылало от смущения. — Что, если я… забудусь? — у Эммы не было сомнений, что, начни ликан целовать и ласкать ее так, как делал это тогда, то очень скоро она сама примется умолять его — как он выразился — перегнуть ее через кровать.
— Не имеет значения. Я положу руки на покрывало и не сдвину их.
Нахмурившись, она посмотрела на его руки и прикусила губу.
— Заложи их за спину.
Ему совершенно очевидно не понравилось предложение.
— Я положу их... — он огляделся, поднял руки вверх и закинул их за изголовье кровати, ладонями вниз, — сюда и, чтобы ни случилось, не пошевелю ими.
— Обещаешь?
— Да. Клянусь.
Эмма могла попытаться убедить себя, что это голод заставил ее подползти к нему на коленях. Но на самом деле причин было намного, намного больше. Ей было необходимо вновь ощутить чувственность действия, теплоту и вкус его кожи под своим языком, то, как его сердце начинает биться быстрее, словно она доставляет ему удовольствие тем, что жадно пьет его кровь.
Когда она опустилась рядом с ним на колени, Лаклейн откинул голову назад, открывая шею, маня ее.
Увидев, что он уже возбудился, Эмма занервничала.
— Руки останутся на месте?
— Ага.
Понимая, что уже не может остановиться, она наклонилась вперед, сжала в ладонях ткань его рубашки и вонзила в шею клыки. Внутри нее всё взорвалось от нахлынувших теплоты и удовольствия. Эмма застонала, губами почувствовав его ответный рык. И когда, не в силах выдержать этот поток ощущений, она чуть не упала, Лаклейн выдохнул:
— Сядь на меня…верхом.
Не отрывая губ от шеи, Эмма с радостью повиновалась - так было легче расслабиться и наслаждаться вкусом и ощущениями. Хотя Лаклейн так и не сдвинул рук с изголовья, он начал резко поднимать бедра, стремясь сильнее прижаться к ней. Но затем, еще раз застонав, казалось, сделал попытку перестать.