Гуго Иорд сказал Вайсу хмуро:
— Эти советские парни со зверобойной шхуны чинили нашу посудину так, будто не нам угрожала опасность, а им. Потом, когда мы снова оказались на своем ходу, наш капитан пригласил к себе в каюту их шкипера и боцмана на выпивку. И сказал: «А мы ведь немцы…»
«Ну и что? — сказал шкипер. Потом он увидел на столе капитана вымпел со свастикой, спросил: — Вы — фашист?»
«Да, — ответил капитан, — именно».
Тогда оба они — и шкипер и боцман — молча надели бушлаты и шапки.
Капитан спросил: «Жалеете, что нас выручили?..»
Шкипер сказал: «У вас горючего дойти не хватит, могу дать полторы тонны, как терпящим бедствие. У вас в кубрике лед, команде даже обогреться нечем».
Потом, когда мы пошли своим ходом, на шхуне подняли паруса. Выходит русские моряки отдали нам свое последнее горючее.
Все это говорил Гуго отрывисто, угрюмо, будто обиженный чем-то.
Иоганн спросил:
— Но ведь на море всегда полагается так поступать?
— А на земле? — спросил Гуго.
Иоганну очень понравился Гуго, но встречаться с ним он избегал. Немцы из «Народного объединения» говорили о Гуго как о человеке чуждом. Общение с ним могло повредить Вайсу.
По этим же причинам он вынужден был настороженно держать себя и с Линой. Она вначале приписывала это застенчивости Иоганна. Сама просила после вечеров в «Немецко-балтийском объединении» провожать ее до дому. Брала под руку, заглядывала в его озабоченное лицо, чуть ли не становясь на цыпочки для этого.
У нее был живой и свободный ум.
Испытывая скрытую нежность к этой девушке, он томился тем, что, встречаясь с ней, вынужден был притворяться, мямлить, скрывать свои убеждения, и мысли, и чувства, и знания… Он не имел на это права и потому хмуро отмалчивался, спешил поскорее довести ее до дому. Она едва поспевала за ним, семеня своими маленькими ножками. Мило сердилась. Говорила, что ей вовсе не надо спешить домой и что ей нравится вот так шагать рядом с Иоганном куда угодно. Смеялась, запрокидывая лицо с темно-серыми, ждущими глазами.
И только возвращаясь домой один, Иоганн давал волю мечтам и мысленно говорил то, что хотел бы сказать девушке. Но почти сейчас же он резко одергивал себя, потому что даже в мыслях он не имел права отличаться от Иоганна Вайса. Нет у него такого права, даже если это необходимо для душевного отдыха. Да и не смеет он наслаждаться душевным отдыхом, если при этом может быть введена в никчемное заблуждение эта девушка, если это послужит причиной ее горя.
Он перестал встречаться с Линой.
А через некоторое время Гуго Иорд нанялся на норвежский танкер, а его семья переехала в Осло.
Иоганн пришел в порт только тогда, когда пассажирское судно, на котором находилась Лина, уже уходило с рейда.
С палубы большого белого парохода доносилась музыка. Базальтового цвета волны тяжело стучали о сваи причалов.
Стоя на холодном, мокром ветру, обдуваемый горькой водяной пылью, Иоганн с тоской и волнением думал о том, что, должно быть, ему уже никогда не доведется увидеть Лину. Кем же останется он в ее памяти?
Сейчас, сидя в этой комнате и глядя на Ангелику, не испытывая ни малейшего волнения, он спокойно и тщательно продумывал то, как ему следует дальше вести себя с этой девушкой, чтобы привлечь ее внимание и вызвать у нее желание оказать ему покровительство. Это было бы так полезно сейчас! Конечно, фрау Дитмар расписала здесь все мыслимые и немыслимые достоинства Вайса, опекая его, она искренно гордилась им. Но что именно может вызвать симпатии у Ангелики?
Вайс заметил подчеркнутую почтительность, которую проявляли к этой девушке все гости. Даже ее мать, эта властная женщина, заискивала перед ней. И та принимала все это как должное.
Между тем подали десерт. Вайс снова очутился рядом с Ангеликой.
— Как вы находите Лицманштадт? — небрежно спросила Ангелика, как бы только сейчас заметив своего соседа.
— Если вам он нравится, я готов согласиться, что это замечательный город.
— А он мне не нравится.
— В таком случае — и мне тоже.
Ангелика подняла брови:
— У вас нет своего мнения?
Иоганн, смело глядя в лицо Ангелике, сказал:
— Мне кажется, фрейлейн, что вы привыкли к тому, чтобы у вас в доме все разделяли ваше мнение.
— Вы так обо мне думаете?
— Мне так показалось.
— Вы, очевидно, из тех, кто считает, что женщина обязана только аккомпанировать голосу мужчины.
— Но вы не из таких.
— Да, вы правы. Я даже перед самой собой не люблю признаваться в своих ошибках.