– Это хороший обычай, – сказала Изяслава, выслушав её просьбу. – Твои дети – мои дети, я тебе в этом клянусь. Но я думаю, ты и сама успеешь вырастить Вешенку.
Они обменялись пожатием-поцелуем, обнялись. Изяслава добавила, крепко сжав плечи оружейницы:
– Прошу тебя только об одном: как только Горлинке станет лучше, дай мне знать. Я дорожу ею не меньше, чем ты… Я хочу снова взглянуть в её прекрасные глаза, полные нежности и жизни.
– Хорошо, государыня, – кивнула Смилина. – Я оповещу тебя, как только она придёт в себя.
«Всё, что ты можешь сделать для неё – это дарить ей любовь», – сказала матушка Правдота. Даже когда казалось, что Горлинка ничего не слышит и не воспринимает, Смилина всё равно ласково разговаривала с женой, кормила её и мыла, бережно нося на руках, как дитя. Хотя в кузне работы никогда не становилось меньше, она старалась освободиться пораньше, чтобы побыть с семьёй. И её сердце разрывалось тысячей счастливых искорок, когда на подходе к дому она слышала льющийся из окна голос Северной Звезды: это означало, что Горлинка вернулась из своего «путешествия».
А когда Горлинка «уходила», они с Вешенкой сидели вечерами в саду под яблоней вдвоём. Им оставалось только ждать.
*
Двенадцать пластин были готовы. Смилина запечатала их в защитные кожухи на следующие тридцать лет. Помогавшая ей Гремислава утёрла пот со лба, а её глаза цвета мышиного горошка застилала пелена печали.
– А может, сама ещё поработаешь, мастерица Смилина?
– Нет, Гремиславушка, вышел мой срок. Ты не кручинься, слёз не лей, лучше дело слушай…
Смилина рассказывала, что дальше делать с пластинами, сколько лет давать волшбе вызревать, а Гремислава слушала и кивала. Ей не нужно было объяснять дважды, она дело знала, всё понимая с полуслова. Не зря же Смилина считала её своей лучшей ученицей.
– Моего века тоже не хватит, чтоб сей меч выковать до конца, – молвила Гремислава, выслушав указания. – Но ничего, мне есть кому доверить его. Обещаю тебе: клинок будет передаваться в нашем роду, покуда сам род жив.
– Ну, вот и хорошо. – Оружейница коснулась плеча ученицы – впрочем, Гремислава уже давно сама была большой мастерицей.
Тепло руки Смилины сгустком светлой волшбы отправилось к сердцу северянки и отразилось в её лиловато-синих глазах.
Шёпот Тихой Рощи теперь звал её каждую ночь до нежной тоски, до отрыва души от тела. Полянка вокруг выбранной Смилиной сосны вся покрылась душистым земляничным ковром: Тихая Роща всё знала, всё ведала. Любила оружейница эту ягоду за дух её щемящий, нежный, летний. Уж пять лет как упокоилась в дереве старшая сестра, Драгоила; теперь наставал черёд Смилины. Вешенка стала супругой Дунавы – молодой, но уже искусной и востребованной мастерицы каменного дела. Работы у Дунавы всегда было много: строились новые города, а старые росли и ширились. В любви жили они с Вешенкой, надышаться друг на друга не могли, а дом их – большой, добротный, построенный волшебными руками Дунавы – хранил тепло их крепнущей год от года любви. Прошлой весной родилась у них первая дочка – кошка.
Но как уйти, как оставить хрупкое сокровище с нездешними глазами? Кто станет охранять его, беречь, лелеять? И хотела бы Смилина жить вечно ради Горлинки, и ныло её сердце, но сил день ото дня становилось всё меньше. Оружейница работала до последнего, держась за спасительную огненную пуповину, которая питала её силой земных недр, но всё чаще темнело в глазах, а руки опускались, отяжелевшие, скованные зовом сосен-сестёр.
Не было работы – не было и жизни для Смилины.
Настал день, когда она не смогла поднять свой молот. Застучало, затрепыхалось сердце, захлёбываясь кровью, улетучился из груди воздух, и сникла оружейница на наковальню. Повисли плетьми её трудолюбивые руки, покрытые мерцающим панцирем огрубевшей кожи. Но домой она не пошла – просто сидела в кузне, впитывая её жар, её звуки, а ученицам и мастерицам помогала советом, подсказкой.
– Ничего, ничего. Устала сегодня что-то, – говорила она в ответ на их обеспокоенные взгляды, улыбаясь одними лишь глазами.
Лишь старшей дочери оружейница сказала правду, когда они вечером вместе покидали Кузнечную гору.
– Всё, моя родная. Отработала я своё. Принимай кузню во владение и распоряжение. А меня моя сосна в Тихой Роще уж заждалась. Пора мне к ней идти, покуда ноги ещё сами меня носят.
Стиснула Владуша родительницу в объятиях. Смилина положила ей на голову отяжелевшую, слабеющую руку:
– Что поделать, дитятко… Матушка моя Вяченега уж там, сестрица Драгоила тоже, теперь и мой черёд пришёл. Всех нас своя сосна поджидает.