При мысли о том, что Фолк выходил на улицу, меня пробирает дрожь. Ненавижу себя за слабость, но не могу не спросить:
– А мы не можем задержаться здесь ещё?
– Боюсь, что нет. Так что поднимайся! Пока поедим, как раз наступит ночь.
С трудом подавив зевок, выбираюсь из нагретой кровати. Вот бы понежиться ещё немного…
– Отвернись… – прошу я. – Мне нужно одеться.
– Не волнуйся, твоей чести ничто не угрожает. – обещает Фолк. – Пойду, проверю завтрак. Или ужин.
Как только он исчезает за дверью, я молнией сбрасываю с себя свою импровизированную «ночнушку» и отправляюсь в душ, где провожу намного больше времени, чем мне требуется – что поделать, если душ превратился для меня в неслыханную роскошь?
Спустя полчаса надеваю брюки с футболкой и вхожу на кухню. Фолк уже накрыл на стол и дожидается меня.
– Садись… – он кивает на рядом стоящий стул, но я обхожу стол и сажусь с другой стороны. – Что, теперь и я твой враг?
Фолк глядит с прищуром. Оценивает.
– Нет. Совсем нет… Просто мне нужно время, чтобы всё обдумать и взвесить.
– Твоё право…
Молча мы доедаем суп и сыр. Я смотрю в тарелку, в которой размазаны остатки овощного супа и не могу понять, что же со мной творится. Я вроде как выяснила, что Дин не виноват в моих бедах, но тяжесть на душе так и осталась – давит, точно тонны невидимого груза.
Фолк уже расправился со своей порцией и выжидательно смотрит на меня, но я медлю и никак не закончу трапезу, потому что до дрожи боюсь выходить на улицу, вот и тяну время.
Конечно, он это понимает, но ничего не говорит. Ждёт терпеливо, давая возможность собраться с духом. Когда я всё-таки отодвигаю тарелку, Фолк убирает со стола, как заправский хозяин, и расставляет чистую посуду по своим местам, потом оглядывает кухню критическим взглядом и остаётся довольным результатами своих трудов. Знал бы он, что под ванной на втором этаже остались лежать мои лохмотья…
В спальне Фолк тоже мало-мальски наводит порядок, чтобы не сразу бросалось в глаза, что здесь побывали гости: поправляет подушки на диване, чуть сдвигает журнальный столик, как он стоял в самом начале и сметает крошки на пол.
– Сойдёт… Придётся тебе надеть мою куртку.
– Зачем?.. На улице тепло…
– Не хочу, чтобы кто-то увидел это. – Он берёт меня за руку и переворачивает запястьем вверх. – Незачем нам привлекать к тебе лишнее внимание.
Уродливый шрам, доставшийся в память о Кульпе. Я и забыла о нём. Выдёргиваю руку и натягиваю куртку Фолка на себя. Опять чужое тепло. Чужой аромат. Чужая жизнь.
Словно меня совсем нет, словно я призрак.
***
Покидать жилище страшно до жути. Здесь я чувствовала себя в относительной безопасности, хотя и осознавала, что фантомы могут ворваться к нам в любую секунду. И всё-таки крыша над головой, кровать и горячая еда способны любому подарить мнимый покой. Теперь же нам предстоит столкнуться с действительностью лицом к лицу. Никаких заборов и крепких стен со ставнями.
Едва удерживаюсь оттого, чтобы не умолять Фолка остаться здесь ещё. Хотя бы на день. На одной чаше весов – безопасный день, а на другой – мои жалкие причитания. К тому же, что изменится завтра? Страх не растворится, не исчезнет, не улетучится… Поэтому я молча следую за Фолком, стиснув зубы.
Дверь бесшумно отворяется, и мы выходим на крыльцо. Сегодня луна словно приколота к небу россыпью звёзд и ни одного облачка.
– Нас будет видно за версту! – шепчу я.
– Знаю, но другого выхода нет. Здесь мы оставаться всё равно не можем – завтра возвращается хозяин.
Слова Фолка медленно оседают в моей голове, а затем стекают в желудок. Чувствую привкус желчи во рту. В этом мире мне нигде нет места. В городе я преступница, а на Либерти просто никто. Как же мне хочется испариться отовсюду, быть нигде и везде одновременно, хочется подняться в небо, словно у меня за спиной всё-таки есть ещё крылья, словно их ещё никто не сломал… И улететь туда, где нет Регентства, нет Кульпы и фантомов, но зато есть мир такой, каким он был когда-то в старинных книжках и моих мечтах.