И надпись на обороте.
От нашей семьи на долгую-долгую память.
Семья.
Запрещённое слово. Запрещённое понятие. Запрещённая ценность.
Я снова переношусь в гараж Питомника, снова кручу в руках старое фото. Снимок пожелтел и выцвел, совсем как прошлое, которое сгребли в кучу и снесли в Хранилище N.
Мужчина, женщина и двое детей. Искренние улыбки. Глаза, искрящиеся счастьем.
Остались ли они в чьей-то памяти, кроме моей? Для меня в этом снимке настоящая история. История их жизни. Их любви. Их счастья. Именно поэтому я так прониклась к Тьеру и Анисе… Подспудно мне всегда хотелось иметь нечто большее, чем просто безликие встречи с неизвестным партнёром.
Фолк продолжает буравить меня взглядом. Что ответить? Признаться, что бывала здесь однажды? Соврать? Таракан в пыльном углу моей души зашевелил усами и как будто даже довольно заурчал – никак не удаётся его вытравить.
В конце концов решаю ничего не говорить и просто пожимаю плечами – пусть расценивает, как хочет.
– Я так и думал.
Расценил.
А чего я, собственно, ожидала? Это же Фолк!
– Вообще-то, это не твоё дело!
– Ладно. – Он примирительно поднимает руки, будто сдаваясь. – Держись рядом.
Об этом мог бы и не просить – я от него ни на шаг.
***
Бывший круизный лайнер встречает нас яркими огнями. Вот тебе и Бухта Темноты. Белая махина в пять этажей застыла на волнах на середине канала. Это судно никогда уже не выйдет в открытое море – оно навечно пришвартовано в Бухте. Поговаривают, что его система управления давным-давно, ещё в Войну, вышла из строя.
Сбоку на корпусе – смоляными буквами выведено название, доставшееся от прежних времён. Оазис.
Этим местом Регентство не особо гордится, но и уничтожить его не может. Что станет с телом, если ампутировать ногу? Так и здесь – людям нужна отдушина. И тут они забывают о своих невзгодах и не важно, что проблемы у всех разные, как день и ночь. На самом деле именно в Бухте Темноты люди могут чувствовать себя мало-мальски свободными, ибо тут стираются многие границы. Остаётся лишь вопрос цены.
У пристани на привязи лодки и катера – ждут своего часа, чтобы отправить очередного любителя удовольствий в святая святых. При мысли о том, что обычно происходит за закрытыми дверями кают, меня бросает в жар.
– Как только попадём на лайнер, я прошу тебя молчать. Хозяйка Бухты – Мадам Нюк. – Деловито сообщает Фолк. – Женщина она своеобразная... Итак, план действий следующий. Как ты наверняка знаешь, у каждого класса свой этаж. На самом верхнем развлекаются особенные, на этаж ниже – стандартные, а ещё ниже – дефектные. Нам нужно попасть в служебные помещения, они между машинным отделением и этажом для дефектных. Подождём, пока пристань опустеет… – шепчет Фолк. – А то ещё кто-нибудь нас заприметит.
– Ладно...
***
Когда всех желающих уже свезли на лайнер, а новая партия ещё не собралась, мы, покинув укрытие, подходим к краю канала. Волны набегают на берег и облизывают разбросанные по песку камни. Это то место, где маниакально следят за чистотой. На противоположной стороне канала, на Бугре, причал совсем убогий – прогнивший настил и старые лодки. Никаких тебе лавочек для ожидания, ограждений и фонарей… На Олимпе всё иначе – с откровенным пафосом и небывалым размахом, хотя и здесь не обошлось без разделения: катерами пользуются только особенные, а старые деревянные лодки – удел стандартных и дефектных.
Фолк направляется к пирсу, и я топаю за ним. Стоит нам подойти, как навстречу выходит какой-то бугай. По виду стандартный, но очень уж огромный. Шагает он так, будто сваи заколачивает. Я от греха подальше прячусь за спину Фолка.
– Чего изволите? – чуть делано расшаркиваясь, спрашивает Бугай. Только вежливость его напускная и ломанного эйда не стоит.
– Попасть туда! – Фолк указывает на лайнер.
– Со своим нельзя! – ржёт Бугай, осматривая меня с головы до ног. – Правила есть правила.
– Мадам Нюк в курсе, что нас будет двое! – возражает Фолк, направляясь к ближайшей лодке.
Только сейчас понимаю, что под «своим» Бугай имеет в виду меня. От подобной формулировки уши начинают гореть.
– Мне указаний не поступало!