Московский «союз писателей» подобная идеология интересовала во вторую очередь. Прежде всего это была отлично организованная коммерческая инфраструктура. Ее ядро составляло около десяти человек, обладавших как немалыми региональными связями, так и значительными техническими мощностями. Дома у каждого из «писателей» находилось несколько магнитофонов высшего класса, огромная фонотека и целая система эквалайзеров и шумоподавителей. Очень важным моментом было и то обстоятельство, что члены этой магнитофонной концессии старались не только тиражировать музыку, но и записывать ее. Некоторые из подпольных дистрибьюторов сумели приобрести профессиональные студийные магнитофоны Revox, позволявшие фиксировать музыку прямо на репетиционных точках.
«Когда я впервые услышал по Moscow World Service песни «Воскресения» и «Машины времени», у меня создалось впечатление, что жизнь проходит мимо, — вспоминает «писатель» Виктор Алисов. — Спродюсировав со своим приятелем Юрой Севостьяновым запись первого альбома «Браво», я почувствовал, что живу не зря».
...Каждая вторая сессия сопровождалась непрогнозируемыми ситуациями. Порой альбомы записывались в совершенно неправдоподобных местах — к примеру, в сыром подвальном помещении мясокомбината имени Микояна (группа «Динамик»). Страсть брала верх над разумом, и магнитофоны проносились даже внутрь здания Министерства иностранных дел на Смоленке. В актовом зале этой цитадели развитого социализма отважились фиксировать свои опусы музыканты «Альфы» и «Рондо». «В лифте нажмите кнопку шестого этажа, — заговорщицки шептали на ухо подпольным звукорежиссерам местные продюсеры. — Смотрите, по ошибке не попадите на пятый — там работает Громыко. Если вас начнут обыскивать, нам всем наступит конец».
Запись альбома «Центра» «Чтение в транспорте» осуществлялась в мастерской музыканта «Метро» Юрия Царева. «Мы с владельцем “Ревокса” уже заканчивали работу, когда Царев схватил огромный кухонный нож и встал с ним в дверях, — вспоминает Александр Агеев. — “Вы отсюда никуда не уйдете, пока не запишете и мой альбом”, — прорычал он. Мой напарник не на шутку перепугался — пришлось сидеть до утра, пока Царев не записал все песни “Метро”».
Второй альбом «Альфы» дописывался в одном из обнинских кабаков. «Дело было зимой, — рассказывает Агеев. — Мы поехали в ночь, завернув Revox в теплое одеяло. Приехав в Обнинск, обнаружили, что ресторан оцеплен двойным кольцом милиции. Уже второй час кряду там продолжалась массовая потасовка. Электрички обратно не ходили, и нам волей-неволей пришлось дожидаться окончания побоища. Наконец-то попав внутрь, мы обнаружили, что весь пол в ресторане усеян битым стеклом. Пока подметались осколки, мы записывали под “болванку” вокал Сарычева, который пел не в микрофон, а прямо в пульт. Так создавался знаменитый альбом “Бега”».
Записанные «на выезде» опусы доводились до ума в домашних условиях — выстраивался необходимый порядок песен, производилась коррекция частот и «гасились» шумы. После тщательной чистки оригиналы альбомов дублировались на 38-й скорости и тиражировались по стране. «С 9 до 17 я работал старшим инженером, потом приходил домой и успевал за вечер переписать до десяти альбомов, — вспоминает Агеев. — Оклад старшего инженера составлял 120 рублей. На пленках я зарабатывал в три-четыре раза больше».
«Магнитофонные деньги» моментально вкладывались в производство. На них закупалась новая техника и многие-многие километры высококачественной ленты. Часть средств вкладывалась бизнесменами от магнитиздата в закупку оригиналов. «Мастертейпы покупались в складчину десятью-двенадцатью компаньонами, — вспоминает “писатель” Андрей Лукинов. — Как правило, стоили оригиналы недешево — от 50 до 200 рублей, в зависимости от предполагаемого спроса. Это была унифицированная цена за смежные права с другими “писателями”».
Многие из «писателей» не знали своих коллег ни в лицо, ни по имени, работая строго внутри треугольника «добытчик оригиналов — звукорежиссер-реставратор — ответственный за связи с общественностью (то есть с клиентами)». Эта система, как и многие другие организационные новшества, была введена в действие самым опытным из «писателей» — Валерием Петровичем Ушаковым.
Представительный 40-летний седовласый мужчина в квадратных роговых очках, он в год московской Олимпиады напоминал руководителя крупного промышленного предприятия. Это впечатление не было обманчивым — воглавляемый им «союз писателей» вскоре тиражировал по стране десятки тысяч катушек за сезон.