То, что мы находимся в состоянии гонения, и означает, что мы находимся в состоянии альтернативы. Нам дали возможность проявить контрсилу. Дали возможность проявить свою русскую альтернативу. Я уверен, именно в сегодняшней гонимой русской культуре создаются важнейшие национальные ценности. Наша культура не боится взглянуть в лицо времени. Мы описываем живой трагический, кровоточащий процесс, новые типы людей, новые конфликты. Продолжается осмысление нашего национального прошлого. «Раскол» Владимира Личутина, «Государи московские» Дмитрия Балашова — эти знания нам нужны сегодня. Катакомбность нашей культуры — на самом деле, не катакомбность.
Мы опять поставлены лицом к лицу с нашим грядущим Раем. Враги наши решили, что загнали нас в подполье, в катакомбы, а мы находим светоносный выход. Наши мученики — на небе. Как старообрядцы, когда их сжигали, они на небе находились.
Так и мы в нашей борьбе — находимся на небе. Мы хорошо знаем наших подвижников. Они ходят в заплатанных штанах. Давно забыли про зарплату. Но они не желают продавать свои знания западным фирмам. Берегут их для народа. Они понимают свою великую сверхзадачу. Они поставлены охранять эти брошенные бастионы, откуда ушли армии. Они вытаскивают из огня сражений обгоревшие знамена и берегут их в своих укрывищах. Знамена красоты, религии, нравственности, духовности, народной мудрости. Они несут представления о русской природе, о русском человеке, о русской жизни, о русской смерти, о русской задаче, о русском Рае. Как во времена татарских нашествий, когда страна горела, посады пылали, монастыри собирали и копили русские силы, русские тайны и заповеди. Эта охранительная роль упоительна для художника.
Раньше вокруг этих ценностей, вокруг этих национальных святынь была целая паства, многочисленная братия. Многие кормились вокруг них. А сейчас висит в соборе икона Владимирской Богоматери, и ты один поставлен на стражу. Ты и хранишь, и молишься одновременно. Это хранение дает художнику такие творческие взрывы, о каких он раньше, в сытое время, и не помышлял. Просыпается художническое мессианство. Таких хранителей мы найдем в любой русской провинции.
Тот же Виталий Маслов на русском Севере. Тот же покойный Дмитрий Балашов в Великом Новгороде, тот же Борис Екимов на Дону, Иван
Евсеенко в Воронеже... По всей России можно составить карту таких горящих подвижнических хранительных огней.
Только в недрах русской культуры родились все крупномасштабные государственные проекты: и теория Третьего Рима, и никонианство, претендующее на вселенскость Православной Церкви с Новым Иерусалимом под Москвой. Именно в наших недрах окрепнет и теория русской Победы, которую мы обнародовали в нашей газете. Это не сиюминутный лозунг. К сожалению, наши политические товарищи решили, что это лишь тактический сиюминутный лозунг. А это то учение, которое объясняет, почему русский народ наполнен альтернативой миру, почему он наполнен мессианством. Это не мессианство мировых завоеваний Александра Македонского или Наполеона, это мессианство света и добра, мессианство русской справедливости.
Иная жизнь по законам Христа. Мир зла наносит нам поражения, низвергая каждый раз почти до земли. И каждый раз, обретая невиданные космические ресурсы, русский народ опять поднимается с земли и одерживает свою Победу. Мы — народ Победы. Так было в XVII веке, так было в XX веке. В этом огромная миссия нашей катакомбной культуры.
Сама по себе русская культура является элементом сопротивления. Она не дает распространяться энтропии. Она изначально существует как культура сопротивления. А при сопротивлении выделяется огромное количество самой разной энергии, благотворной для культуры. Энергия сопротивления определяет и поведение русских писателей. В 1917 году произошел страшный мировоззренческий конфликт. Так просто этот конфликт не может быть завершен. Даже когда в Кремль пришли оголтелые либералы и разрушители державы во главе с Ельциным, вокруг общего врага не удалось тесно сплотить все силы оппозиции. Было лишь хрупкое взаимодействие. Это онтологический разрыв. И пока живы носители красной идеологии, такие как Бушин, и носители белой идеологии, такие как Бородин, Михаил Назаров, этот конфликт на личностном уровне, а значит, и на онтологическом, будет сохраняться.
Но красное поколение уходит, и то белое — старомодно оппозиционное, монархо-православное — тоже уходит. Я думаю, следующее поколение все расставит на свои места — Федор Михайлович Достоевский является православным русским националистом. И он является откровенным социалистом, даже коммунистом в защите маленького человека. («Униженные и оскорбленные»). Сейчас весь русский народ унижен — и вся Россия, и каждый человек в частности. Защита униженного и оскорбленного — это чисто социалистическая задача. Что может быть сейчас насущнее — спасать умирающее население? А поскольку у народа, кроме задачи хорошо жить и рожать молодое здоровое поколение, есть всегда и духовное, мистическое, православное начало, то будет востребовано в культуре и оно. В следующем поколении, надеюсь, эти все образующие культуру идеи сольются. Он, этот новый художник, будет и красным в той мере, каким был Достоевский, он будет и белым в той степени, в какой Достоевский был хранителем государства и был наполнен христианским пафосом. Может быть, это будет коллективный национальный русский гений. Новая могучая кучка. Русская культура тогда и выйдет из своей катакомбы, израненная, оскверненная, изрезанная, с худыми ребрами и с горящими глазами. Она и создаст новую национальную идею. Новую культуру третьего тысячелетия!