Чем ближе конец 90–х годов, тем сильнее ощущается разрыв эпох. С XX веком уходит то, чем жили мы долгие годы. Символично, что наш орбитальный «Мир» тоже заканчивает свой полет, а за год с небольшим до окончания века началась новая эпоха в пилотируемой космонавтике. Работа сразу в двух больших пилотируемых программах усилила нашу раздвоенность, обострила противоречия. Невозможно избавиться от прошлого, да, впрочем, и не надо — зачем забывать старое время, как и старые песни… Нам нужен старый мир не только для того, чтобы помнить, но и для того, чтобы правильно поступать и делать дело сегодня.
Рассказы этой последней главы, названной неоконченной, посвящены космическим событиям самых последних лет XX века, делам и идеям, занимавшим меня на рубеже веков и даже, можно сказать, тысячелетий. Это время примечательно прежде всего тем, что начался переходный период и в космосе стали летать две орбитальных станции: наш «Мир», апофеоз советской космонавтики, и Международная космическая станция (МКС), продукт нового обновленного мира. В этих двух проектах, в конечной и начальной их фазах, можно разглядеть характерные черты нашего времени, самого конца века и провести параллели между земными и космическими орбитами.
Российская космонавтика, как и многое другое в стране, продолжала бороться за выживание. Применительно к орбитальному «Миру» можно сказать, что станция выживала вдвойне, в космосе и на Земле. Пик трудностей, граничивших с катастрофой, пришелся на 1997 год, в середине которого произошло беспрецедентное столкновение в космосе. Ценой неимоверных усилий «Мир» был спасен, и даже упрочен, ибо его отстаивали до конца, не бросили там — наверху и здесь — на Земле. Однако российская космонавтика испытывала не только эти, в общем?то, преходящие трудности. Там, на орбите, кризис преодолели и справились с последствиями отказов и аварий. Более фундаментальными, вернее, пагубными оказались те изменения, которые родила хозяйственная антиполитика в стране в целом и в области высоких технологий в частности. Космонавтике не хватало не только денег, хотя их нехватка стала всеобщей и перманентной. Рушилась вся инфраструктура космической индустрии. Многочисленные предприятия, без которых невозможно ни изготавливать корабли, ни запускать их в космос, подошли к критической черте. Они теряли все: и людей, и технологию, и моральный дух вместе с зарплатой. Опять же, только усилием воли руководителей и многих стойких борцов за правое дело космонавтики удавалось готовить, собирать в дорогу каждый «Союз», каждый грузовик и посылать их на орбитальный «Мир». По трудностям, которые приходилось преодолевать, по каким?то другим признакам, связь орбитального «Мира» с большой Землей можно сравнить с Дорогой жизни блокадного Ленинграда в Войну.
Накануне нового века мы жили сегодняшним днем, в России выживали и доживали не только одни старики. Не стало ни пятилеток, ни столеток. Страна стала жить без планов, без стратегии. Национальная идея обернулась разрушением, грабежом и разорением. Мы не знали, что будет с нашим «Миром». Принимались какие?то странные постановления правительства, что?то вроде: «Станция будет летать еще несколько лет, если вы сами найдете на это деньги».
До конца XX века оставалось полтора года, когда начался последний этап отживающей советской космонавтики. После того как в мае 1998 года закончили программу «Мир» — «Шаттл», мы остались одни с нашим орбитальным «Миром», который продолжал летать в космосе. Еще через несколько месяцев началась летная фаза программы МКС. Таким образом, мы встретили новый 1999 год на перепутье. Он стал необычным годом перед началом нового века и нового тысячелетия. Как сказали бы раньше, наступил завершающий год пятилетки. Можно добавить, что это заключительный год столетия, последний год тысячелетия. Этот необычный год соединил две эпохи.
На стыковке «Союза ТМ-27» в ЦУПе, где собралось даже больше народу чем всегда (принимали «роды» строенного интернационального экипажа), космонавт А. Серебров, который все знал, сказал мне, кивнув на американцев (а их приехало очень много, включая руководство МКС): «Им нужен наш «Мир», иначе кто подтвердит, что можно летать 15 лет». Нашему «Миру» за два года до этого исполнилось 13 лет.
На два года раньше, в конце 1996–го предпринимались энергичные попытки объединить два проекта и даже соединить две станции на орбите. Однако политикам, стратегам новой программы, это было не нужно. Основная информация с нашего «Мира» была получена, а цепляться за старый «Мир» новому международному проекту было невыгодно — с их точки зрения, идея не смотрелась.