Мои молодые консультанты рассказали после возвращения, что американцы, до этого не обращавшие на них почти никакого внимания, сильно всполошились и даже обратились за советом.
Потом?то все стало ясно: вытянутая, почти прямая рука, даже «снятая с тормозов», встала «в распор» и препятствовала нормальному стягиванию. Кольцо продолжало двигаться, перекашиваясь и подавая об этом сигналы на пульт астронавтам и на Землю. Они вовремя среагировали и сообщили о неполадках.
Нет, все было сконструировано, как надо, и ничего не сломалось. В очередной раз пришлось лишь преодолевать неожиданные операционные осложнения. АПАС мог, конечно, выкрутить железную канадскую руку, развив силу килограмм в 150 и приложив ее к зажатой кисти. НАСА не стало рекламировать неожиданно возникшие трудности, хотя и преодоленные успешно, не призналось ни в нарушениях, ни в поломках. Они отвечали за полную математическую модель этой комплексной операции и не очень?то хотели привлекать нас к полному анализу — ни до, ни после полета. В тот раз одной интуиции оказалось недостаточно для того, чтобы предотвратить аномалию.
Средства массовой информации очень вяло среагировали на неполадки при первой стыковке по программе МКС. Все, в конце концов, закончилось нормально, сенсации не произошло. Американцев можно было понять, они очень нуждались в начальном успехе. «Авиэйшн уик» («Aviation Week»), опубликовавший развернутую информацию, не счел нужным даже упомянуть об этом. Нашу свободную прессу и тех, кто стоял за ней, часто стало трудно понимать.
Мы выполнили свою часть задачи. Как часто бывало в прошлом, начало сложилось непростым. Все участники извлекли из этого хороший урок. Так больше не повторится. Уж это точно! Однако впереди еще очень много стыковок, а любая стыковка — это уже событие.
Однако не стыковка стала самым трудным делом в начальной фазе программы МКС. Начало 1999–го стало мертвым сезоном, зимней спячкой в части полетов к новой станции, зато с полной нагрузкой работал наземный сегмент. Наша «Энергия» и ее смежники приступили к завершающей фазе сборки и испытаний служебного модуля (СМ), а также модернизировали корабли «Союз» и «Прогресс». Следующие модули российского сегмента существенно отставали. Наш маленький сегмент оказался продвинутым, а системы стыковки для всех трех Орбитеров были уже испытаны и готовы к полету. Наша новая деятельность оказалась связанной с фирмой «Спейс–Хэб» и модулем ICM.
В целом МКС — это очень сложная суперсистема. Ее предстояло еще создать и эксплуатировать. Два года на рубеже столетий должны стать решающими. Надо пожелать всем удачи.
Вехой для РКК «Энергия» и для всей российской космонавтики стал служебный модуль (СМ), который вступил в заключительную фазу наземной подготовки. Уже более года у нас в КИСе испытывался комплексный стенд (КС), а с сентября 1998 года — летный модуль. Его конфигурация и системы во многом повторяли базовый блок станции «Мир». В отличие от прототипа впереди на ПхО разместились не пять, а всего три причала, зато это были усиленные гибридные агрегаты. Хлопот с ними на Земле было гораздо больше, крышка люка весила целых сто килограмм с небольшим гаком, — все?таки немного легче, чем на активном гибриде ФГБ, который дожидался «своей половины» уже в невесомости. В задней части СМ по–прежнему находилась ОНА (остронаправленная антенна) спутниковой связи. Ее конструкция повторяла то, что было спроектировано 20 лет назад.
Основная новизна модуля относилась к управлению, к обработке информации, к компьютеру с его программным и математическим обеспечением (ПМО). Программисты находились, как всегда, на критическом пути. Всем им во главе с В. Бранцем доставалось больше всего. ПМО — это опиум для руководства, — вспомнил я в очередной раз. Как оказалось, не только для него, но и для космической техники в целом. Но куда они денутся, тоже в очередной раз повторял наш главный управленец, прошедший огни и воды. Его мордовали, но деваться действительно было некуда. В середине 98–го вышел приказ о повышении: Бранец стал замом генерального.
Наряду с текущими и модернизируемыми «Союзами» и «Прогрессами», с другими модулями, со всем летящим «Миром», управленцы тянули колоссальный объем работ. Иногда казалось, что все это совершенно неподъемные, к тому же технически очень сложные задачи. Управленцы опаздывали, но, в конце концов, у них все летало, отказывало, исправлялось и продолжало действовать. Их отделение было самым большим во всей корпорации и самым научным. Конечно, там работали самые разные специалисты, люди разного характера. Большинству приходилось действовать не только головой, но и ногами, кто?то находил возможность жить полегче. Кто?то даже успевал переводить Шекспира, по–своему. Сaм лидер и руководитель Бранец, такой же работоголик, как и я, сохранял выдержку и ясную голову во время бесчисленных происшествий в космосе и на Земле и вел свою команду неизменно вперед и вверх. Много лет назад, к концу 70–х годов, под его руководством сделали первый компьютеризированный корабль «Союз–Т». С тех пор всесильные компьютеры стали мозговым центром всех пилотируемых и беспилотных аппаратов. Эта техника стала основой для последующих разработок, кораблей и станций. Они стали фанатиками своего подхода. Не все в этой технической политике мне нравилось. Когда электронный мозг отказывал, зависал не только сам компьютер, но и вся станция. Мне всегда был больше по натуре и по душе гибридный подход. В живом организме управление построено по многоконтурному принципу и наряду с головным мозгом работают независимые, страхующие и дублирующие цепи. Природа поддерживала гибкие решения, в ней редко выживали экстремальные прямолинейные схемы. Экстремизм наделал слишком много бед в и человеческом обществе, особенно в нашей стране.