Раздосадованный, он отправился в Этрурию, передав дела в Риме своим ближайшим соратникам: претору Публию Корнелию Лентулу Суре и сенатору Каю Корнелию Цетегу. Узнав об этом, Цицерон решил, что называется, разбить врага наголову.
Он опять распространил слухи о злодейских умыслах заговорщиков, говоря, что двое из них – сенатор Варгунтий и всадник Корнелий – приходили к нему утром с целью убить, но нашли его предупрежденным и недоступным. Цицерон созвал специальное собрание Сената в храме Юпитера. Все было приготовлено для того, чтобы угостить Катилину кинжалом, и Цицерон взял на себя инициативу.
Как только мятежник вошел в Сенат, почтенные мужья совета демонстративно покинули скамью, на которую он сел, и оставили его одного. Поднялся Цицерон и, дрожа от патриотического негодования, произнес свою знаменитую «Первую речь против Катилины»:
«Разве Катилина не знает, что его умыслы и планы известны Сенату? Разве нет войска в Этрурии, набранного из гнуснейших подонков общества? Зачем же он остается в городе? Пускай лучше убирается из Рима подобру-поздорову!»
Слова эти имели большой эффект, но все же не такой, какого ожидал Цицерон: Катилина оставил курию, не проронив ни слова, а сенаторы ограничились лишь яростными криками.
Катилина уехал в ту же ночь, а Цицерон, облеченный специальными полномочиями, принялся за дальнейшее искоренение крамолы. То, чего Цицерон не смог добиться деньгами, ему удалось достичь благодаря неосмотрительности катилинариев.
В Риме в то время находились послы от галльского племени аллобриогов, прибывшие с жалобой на своего наместника. Долго не получая никакого ответа, они были сильно раздражены против Сената и охотно вступили в тайные переговоры с Лентулом. Вскоре, однако, они опомнились и чистосердечно признались в этом своему патрону Квинту Фабию Санге. Цицерон был немедленно оповещен о случившемся. Под тем предлогом, что соотечественники не поверят одним словесным обещаниям будущей новой власти, послы потребовали от Лентула письменный договор и, заполучив его, отправились к Катилине в Этрурию за ратификацией. По дороге «на них напали сенатские посланцы и отобрали документы».
В более поздние времена (и в иных странах) это стало называться вульгарным словом «подстава». Цицерон немедленно созвал Сенат в храм Согласия, вытребовал к себе Лентула и Цетега и, уличив их при помощи документов и свидетелей, велел арестовать. Когда вечером Сенат разошелся, Цицерон выступил перед народом, собравшимся на площади, и сообщил ему о результате заседания – это была «Третья речь против Катилины». Впечатление от этой речи было таким сильным, что люди, прежде сочувствовавшие заговору, стали проклинать Катилину и превозносить Цицерона до небес. Речи против Катилины составили золотой фонд сочинений прославленного оратора.
На следующий день распространился слух, что люди Лентула и Цетега замышляют насильственно освободить их. Цицерон немедленно приказал поставить усиленные караулы в Капитолии и на Форуме, а утром другого дня созвал Сенат в храм Согласия, чтобы решить вопрос о наказании и судьбе арестованных.
На этом заседании консул Юний Силан и все прочие высказались за смертную казнь, но претор Гай Юлий Цезарь назвал такую казнь незаконной и опасной и вместо нее предложил конфисковать имущество заговорщиков, а их самих разослать на пожизненное заключение по разным городам, возложив на эти города ответственность за сохранение виновных.
Один из последних ораторов, подавших голос, Марк Порций Катон, в резкой речи осудил виновных на смертную казнь без дальнейшего суда и апелляций.
Вот как описывал казнь заговорщиков-катилинариев Гай Саллюстий Крисп, современник Цицерона и Катилины:
«После того как Сенат последовал мнению Катона, консул, считая лучше всего исполнить приговор до ближайшей ночи, чтобы не затевалось что-нибудь новое в это время, приказал триумвирам приготовить все, что требовалось для казни, а сам, расставив стражу, отводит Лентула в тюрьму; то же самое делают преторы и с прочими арестованными. В тюрьме есть место, которое называется туллианом; когда немного спустишься налево, то углубляешься в землю приблизительно на 12 футов. Со всех сторон стены, а наверху свод, состоящий из каменных арок, вид его от нечистоты, темноты и дурного запаха мрачен и страшен.