Особое поведение при дворе и во время дипломатических встреч вылилось в некую форму-традицию, закрепленную на века и не имеющую тенденции к реформированию. Историки называли ее «церемониальной» и «неизменной»: «Соблюсти форму, во что бы то ни стало сохранить вид, не потерять лицо – все это стало играть особо важную роль, ибо рассматривалось как гарантия стабильности» (В.А. Корсун «Традиционная дипломатия Китая и ее трансформация в современную внешнюю политику»).
Инцидент с петушком
Историками описывается довольно анекдотичный случай государственной смуты эпохи Ци. Инцидент мог возникнуть по любому поводу – например, из-за любимого развлечения китайцев, петушиного боя. К таким боям относились со всей серьезностью, а хозяин петуха, ставшего победителем, удостаивался почестей и славы. Однажды на летнем празднике во время поединка выигрывал петушок именитого, но не слишком влиятельного семейства Хоу. Это не понравилось Цзи Пинцзы, личному советнику правителя Лу, фактически захватившему власть в этом царстве, и он прибег к хитрости – посыпал крылья своего петуха горчицей, чтобы соперники не могли до него дотронуться. Хозяин петушка Хоу в ответ приделал своей птице острые металлические шпоры, и его петух вновь стал победителем. Тогда диктатор Пинцзы отнял у семейства Хоу лучший дом. Это вызвало возмущение в обществе, а Чжао-гун, правитель царства Лу, имевший свои счеты с диктатором, организовал заговор вместе с сыновьями и приближенными. Он рассчитывал захватить крепость неприятеля с помощью могущественных кланов Мэн и Сунь. Был дан сигнал к выступлению. Воины окружили крепость Пинцзы, но вскоре отступили. Семейство Сунь решило не вмешиваться, потом к ним присоединились люди Мэн. И наконец, оба семейства выступили на стороне Пинцзы против Чжао-гуна. Его войско разбили, большинство мужчин семейства Хоу пали в бою, остальным удалось бежать за границу. И все это началось с петуха. Но суть сей истории совсем в другом.
Чжао-гун, устроив гадание на могилах предков, сбежал, опасаясь гнева «трех семейств». Он решил найти убежище у давнего союзника Цзин-гуна, правившего в царстве Ци. Цзин-гун, предупрежденный гонцом, выехал навстречу гостю в соответствии с этикетом того времени. Он ехал медленно и размышлял о том, что не стоит все-таки оставлять у себя Чжао-гуна, а лучше поселить его в какой-нибудь приграничной крепости.
Дальше в дело вступили дипломаты. Поскольку побег правителя выглядел странно и необычно, появилось опасение, что, вернувшись, он обрушит свой гнев на тех, кто выступил против него. И тут сами противники Чжао-гуна, испугавшиеся его мести, отправили к нему посольство с подарками и изъявлением покорности. В соседние царства также снарядили посольства с щедрыми дарами. Луский посол, приехав в столицу Ци, произнес речь, поразившую всех образностью и многословием: «Все вещи в мире рождаются по двое, по трое или по пять. Поэтому на небесах есть три вида небесных светил, на земле есть пять стихий, у тела есть правая и левая стороны, и у каждой вещи есть своя тень. А у правителей есть советники, которые следуют за ними как тень. Само небо породило семейство Цзи, чтобы оно было тенью правителя Лу. Уж так исстари повелось в нашем царстве, и порядок сей изменить невозможно. Правители Лу, сменяя друг друга, все больше теряли власть, а вожди семейства Цзи все более возвышались. Алтари не воздвигают на вечные времена, правитель и подданные могут меняться местами. Вот и в «Книге Песен» сказано:
После столь пространной и фантастической по содержанию речи дипломат сослался на фамильный знак клана Цзи, означающий «гром над небесами», и пояснил, что это означает верховенство в правлении. Посол добавил, что основатель рода Цзи родился с особым иероглифом на ладони, который означает «друг».
С точки зрения современного человека, все это звучит либо как полный бред, либо как умелая демагогия. Однако древним китайцам речь посла показалась невероятно убедительной. После нее три семейства были спасены и могли ничего не опасаться, а Чжао-гун остался в предоставленной ему крепости, где ощущал себя спокойно.
Повозка китайского чиновника
Уже упомянутая здесь «Книга Песен» служила в государственной жизни Китая непререкаемым каноном. Ее цитировали политики, чиновники и дипломаты.