Именно так в древних рукописях описывался знак Наследниц.
Словно ища окончательное подтверждение своей мысли, герцог с каким-то непонятным для себя трепетом, граничащим со смутным страхом перед чем-то неведомым, всего на секунду взглянул принцессе в глаза. Та теперь смотрела на него с непониманием и ужасом, однако и мелькнула в чистом детском взгляде холодная гордая сталь, хотя девочка мало что понимала из происходящего. И синие, как моря, глаза её тут же стали ярко-ярко зелёными…
- Запереть. – Отпрянув, велел герцог, - Но следите, чтобы была сыта и здорова. Охрана должна быть безупречной, чтобы и муха не пролетела.
- Будет исполнено.- Чинно поклонился главный, дав знак подручным следовать за собой. Те снова подхватили девочку под руки, и в этот раз она даже не сопротивлялась.
…
Принцесса потеряла счёт дням. Были ли они, или ей это только казалось, что лучи солнца изредка заглядывают к ней сквозь решётку?.. Жива она, или уже умерла? Хелен не знала. Знала только, что ей глубоко ненавистны эти четыре голые каменные стены, эта маленькая, скрипучая деревянная кроватка, дразняще пахнущая лесом, даже это маленькое, недосягаемое решётчатое окошко, сквозь которое слышался шум волн и проникал свет и запахи. Это кружило голову, делало и без того бездонную печаль ещё глубже.
Сыро. И холодно. Безысходно.
Всё, что ей теперь было позволено делать – спать да есть, есть и спать. Ни крики, ни мольбы, ни слёзы не трогали равнодушных, закованных в железо стражников, один раз девочку даже ударили, чтобы «прекратила так истошно реветь», и мир предстал совсем в другом свете. Он стал жестоким.
Прошла неделя, потом другая, но ничего не менялось. Девочка теперь сама себе напоминала растение, и никакой радости, никакого света и надежды, казалось, не осталось в её детской душе – одна только боль, скорбь и тьма, пока однажды не появился «просвет».
В очередной раз скрипнул открываемый замок, и Хелен даже не повернула головы, всё так же застыв скрюченным изваянием, на полу, обняв колени. Звон – кто-то поставил на пол железную миску и стакан. Но потом девочка вдруг дёрнулась, когда чья-то ласковая мягкая рука провела по волосам и лицу.
Удивлённо вскинув голову, принцесса увидела высокую женскую фигуру в непритязательном заплатанном платье. А лицо пришедшей было так хорошо знакомо, что она казалась призраком из чудесного сна.
- Няня Августа! – Обо всём забыв, радостно воскликнула девочка, но няня тут же прижала палец к её губам, призывая к молчанию.
- Тсс, госпожа. Никто не должен догадаться, что вы меня знаете. Хорошо? – Мягко улыбнулась она, присев на корточки.
Девочка только кивнула.
- Я думала, те люди убили тебя…- жалобно прошептала принцесса, заливаясь слезами и крепко прижимаясь к няне.
- Ну что вы, не плачьте. Я рядом. – Утешающе поглаживая подопечную по мягким золотым волосам, ответила она, вспоминая, как пробиралась сюда.
На самом деле, это оказалось несложно: совершенно случайно ей удалось узнать, что герцог ищет для заключённой в тюрьму принцессы (разумеется, это не афишировалось: говорили, что просто для детей одного из высокородных дворян) няню из сельских бездетных женщин, умеющих управляться с детьми. Ей обещали хорошо заплатить за то, чтобы она не разговаривала с принцессой, только присматривая, и ни в коем случае не упоминала при девочке об её происхождении и судьбе её родителей. Скорее всего, это делалось для того, чтобы Хелен выросла во всех смыслах недоразвитой девочкой и, может быть, вовсе потеряла рассудок. Но, естественно, этого Августа не собиралась допускать. На свой страх и риск. Как ни странно, никтоо не узнал в ней бывшую няню девочки, а если кто и узнал - молчали.
- А папа? Они ничего плохого ему не сделали? – Умоляюще взглянула на няню девочка.
- Ваш папа… - криво ухмыльнулась она, проглотив «…драпал быстрее всех, когда запахло жаренным», но, понятное дело, истерзанному переживаниями ребёнку этого говорить не следовало. – Ваш папа остался жив, ему помогли. Он скоро вернётся, освободит вас, и всё будет как прежде.
- Правда? – Чистые наивные глаза ребёнка засияли, как бриллианты, - Обещаешь?
- Обещаю. – Через силу улыбнулась Августа. – Вот, наденьте. - Она надела на шею девочки красивый кулон в форме цветка, - Колдунья сказала, что он избавляет от одиночества и помогает в беде… а ваш папа… Надо только подождать.
- Я буду ждать. – Серьёзно и не по-детски уверенно кивнула девочка, будто клялась в этом самой себе.
Вот только она не знала, что ждать придётся адову вечность…
От автора: Дальше пойдёт речь уже о взрослой Хелен и происходящее в тюрьме будет упоминаться в отрывочных воспоминаниях. Пожалуйста, пишите отзывы, мне очень важно знать, нравится ли вам завязка, как вы относитесь к героям:)
========== Часть 4 ==========
Княжество Хайоран
Бег. Безумный, бесконечный. Пересохшее горло саднит от холодного воздуха, перед покрасневшими глазами всё смывается в одно безликое пятно, в висках бешено стучит пульс, в голове осталась только одна мысль: быстрее, быстрее… лишь бы не останавливаться. Даже теперь, когда не осталось сил верить, бороться, кричать, умолять, надеяться, когда хочется просто упасть и сдохнуть, как собака – страх несёт вперёд, сотрясая конвульсивной дрожью, заставляя до крови прокусывать бледные губы.
По лицу хлещут ветки деревьев, в кровь изодраны босые ноги, подолы грубого платья словно нарочно путают. Солнце, проникающее меж листвы, слепит и без того усталые глаза. Только бы выбраться… успеть… убежать…
Животный инстинкт словно подарил крылья. Кассандра неслась по лесу, не чувствуя ничего, кроме страха. Звук погони давно остался далеко позади, но она всё бежала и бежала, находя в этом единственное спасение от всепоглощающего ужаса, от видений, что маячили перед глазами. Казалось, сама тьма тянула руки к девочке лет семи-восьми и тяжёлому для неё, завёрнутому в грязное тряпьё ребёнку, чьи надрывные крики оглашали лес.
Час, а может и больше, непрерывного бега. Сейчас Кэсс как никогда ненавидела беспомощность своего хрупкого детского тела, пусть и достаточно натренированного. Затёкшие руки сводило так, что пятимесячную сестрёнку, которую она несла на руках, приходилось почти до удушья прижимать к себе, чтобы удержать. Взмокшие от пота длинные волосы прилипли к лицу, лезли в глаза, грудную клетку буквально разрывало от частого неравномерного дыхания. Огромные грязно-голубые глаза казались безумными, узкое лицо с не по-детски впалыми щеками – мертвецки бледным, худое тело уже перестало ощущать боль просто потому, что болел каждый нерв, каждая клеточка. Боль стала привычкой. И, пожалуй, уже давно.
Лес… любимый лес, знакомый до мелочей, укрывал их, словно родных. Наверное, оно так и было, потому что никто и никогда не давал ей столько сил, как лес. Незнамо, сколь ещё убежало времени… в какой-то момент стук в голове, будто молотком, становился всё более громким и гулким, тошнота, скручивающая внутренности – всё сильнее. Голова кружилась, ноги подкашивались, а перед глазами, словно насмехаясь, мелькали картины недавнего прошлого…
«Хиленькая хибара на опушке не была домом – только лишь временным спасением, как и все другие места, где они останавливались. Полная насекомых неухоженная хижина скорее походила на наспех сложенный шалаш, и всё же они были благодарны судьбе, что отыскали этот давно заброшенный домик, пропахший плесенью и зловониями.
Ничто не могло нарушить сна Кассандры, удобно пристроившейся под боком матери, тихо напевающей колыбельную младенцу, которого держала на руках и механически поглаживающей по голове старшую дочь. Эта худая, как смерть женщина с грязными патлами неопределённого цвета выглядела столь же болезненно, как больные чахоткой, а болотного цвета глаза казались совершенно пустыми, мёртвыми. В них не осталось ни боли, ни нежности – только сосущая пустота. Узловатые пальцы, грубой формы большие руки с мозолями выдавали в ней крестьянку. Иногда Кэсс, глядя на мать, боялась, что та просто опустит руки, ведь та с каждым днём всё больше напоминала сломанную куклу, в которой не сталось совершенно ничего целого. И всё же Кэсс любила свою маму, отчаянно цеплялась за неё, как за ускользающую тень.