Оставить ее себе. Чтобы использовать ее в дальнейшем.
По крайней мере, так он говорил себе.
Она была всего лишь ключом.
Человек.
Она не была наваждением.
Она не была его.
Он поднес ко рту черное яблоко и откусил широкий, острый кусок.
Хруст.
Эванджелин вздрогнула от этого звука и схватилась за край простыни.
"Я не знала, что ты боишься яблок".
"Я не боюсь яблок. Это просто смешно".
Но она лгала. Он видел, как подскочил пульс на ее шее. Он напугал ее, и это было хорошо. Она должна бояться его.
Но, похоже, у Эванджелин все еще не было чувства самосохранения. Она уже полностью проснулась, но не позвала своих охранников и не заняла оборонительную позицию. Вместо этого она широко раскрыла глаза. И на секунду стало ясно, как много она забыла, потому что она смотрела на него так, как будто он не мог сделать ничего плохого.
"Это вы, — вздохнула она. "Вы спасли мне жизнь".
"Если хочешь поблагодарить меня, поторопись одеться".
Она слегка вздрогнула от укора в его голосе. Он понимал, что снова ведет себя как ублюдок, но в конце концов ей будет больнее, если он будет добрым.
"Зачем ты здесь?" — спросила она.
"Тебе нужно научиться защищаться от следующего человека, который попытается тебя убить", — грубо ответил он.
Она скептически посмотрела на него. "Вы инструктор?"
Он оттолкнулся от столбика кровати, прежде чем она успела рассмотреть его слишком внимательно. "Я даю вам пять минут. Потом, одетая или нет, мы начнем".
"Подождите!" позвала Эванджелин. "Как тебя зовут?"
Ты уже знаешь, Лисичка.
Но его мысли снова не проецировались достаточно громко, чтобы она услышала.
Вместо этого он назвал ей то имя, которое планировал. Он знал, что она его не запомнит, а ему нужно было быть уверенным, что он его не забудет. "Можете называть меня Лучником".
Глава 12. Эванджелин
Эванджелин нашла Лучника в холле, прислонившегося к каменной стене, скрестившего руки на груди, как будто ожидание было ему не по душе. Его челюсть напряглась, когда она вышла из комнаты.
Что-то внутри нее тоже сжалось, прямо в груди. Ощущение было ножеподобным, кусачим и неприятным. Оно стало еще острее, когда он окинул ее взглядом, потемневшим, когда он впился в нее глазами.
Она надела одежду, которую он ей дал. Хотя, если бы она была в сознании, то не стала бы этого делать. Белая юбка оказалась самой практичной из всех вещей, так как остальные были совсем непрактичными. Бледно-розовая блузка была слишком прозрачной, кожаный жилет — слишком тесным, и он казался еще более тесным, когда взгляд Лучника задерживался на нем.
Она задумалась, а не было ли хорошей идеей следовать за этим охранником.
Просто стоя рядом с ним, она чувствовала, что уже приняла неверное решение.
Да, он спас ей жизнь. Но на спасителя он уже не был похож.
В нем была какая-то нечеловеческая острота, заставлявшая ее представить, что она может порезать палец, если случайно заденет его челюсть.
Его одежда выглядела слишком небрежно для королевского гвардейца. На нем были высокие сапоги с потертостями, облегающие кожаные штаны, низко свисавшие на бедра, и два ремня, пристегивавшие несколько ножей. Рубашка была свободна и расстегнута у горла, рукава засучены до локтей, обнажая худые, сильные руки. Она до сих пор помнила, как они крепко обхватывали ее, как приятно было чувствовать, что он держит ее. И на секунду она позавидовала всем, кого он мог бы обнять.
Это определенно была не лучшая идея.
И где были остальные охранники?
"Была угроза", — сказал Лучник, заметив, что глаза Эванджелин перебегают с одного места на другое в слабо освещенном коридоре. "Они отправились на разведку".
"Что за угроза?" — спросила она.
Лучник пожал плечами. "Мне показалось, что это был визг кошки, но ваши охранники, похоже, считают иначе". Один уголок его рта медленно растянулся в почти улыбку. В ту же секунду все его лицо изменилось. Он и раньше был красив, но теперь от его красоты стало как-то не по себе.
Но Эванджелин вовсе не хотела считать его красивым. Ей казалось, что он смеется над ней, или что его улыбка — часть частной шутки, в которую она не посвящена.
Она нахмурилась.
Это только заставило его еще шире ухмыльнуться. Что было еще хуже. У него были ямочки. Несправедливые ямочки.