А курить, как назло, хотелось все сильнее. Выключив телевизор, шамес вышел из дома и направился к ближайшему магазинчику, как раз напротив синагоги. Купив сигарет, Дарницки собрался возвращаться, как вдруг ему показалось, что в «Ор Хумаш» горит свет.
Шамес готов был поклясться, что погасил все светильники, прежде чем запереть дверь. Он присмотрелся внимательнее. Действительно, из окон струилось слабое свечение. Дарницки сунул сигареты в карман и быстро зашагал к синагоге. Видимо, включенной осталась одна из настольных ламп.
— Хорошо, что захватил ключи… — пробормотал он. — Вот уж правда: за дурной головой ногам покоя нет…
Он подошел к ажурной металлической ограде, вытащил связку ключей.
Тут его ожидал еще один сюрприз. Калитка оказалась отпертой. Еще более удивленный и встревоженный, шамес подошел к двери синагоги.
Эта дверь оказалась запертой, но сквозь щель пробивалась узкая полоска света. Ругая внезапно ослабевшую память на чем свет стоит, Дарницки отпер дверь, распахнул ее и замер как вкопанный. Как он и предполагал, горела лампа с зеленым колпаком, стоявшая на столе рядом с невысоким помостом — бимой[4]. Шамес огляделся. Его душа аккуратиста и педанта была потрясена — оказалось, что включенная лампа являлась далеко не единственным проявлением беспорядка. На полу, рядом с книжным стеллажом, стоявшим у входной двери, валялись несколько молитвенников — то ли упавшие, то ли кем-то сброшенные с полок.
Это уж вовсе ни на что не походило. Не мог Иосиф Дарницки, пятидесятилетний вдовец вполне приличного физического и душевного здоровья, так внезапно потерять память. И прекрасно он помнил, что после окончания молитвы терпеливо дождался ухода последнего прихожанина — им был сосед Иосифа Михаил Зайдель, бывший ленинградец. После его ухода шамес собрал все молитвенники, лежавшие на столах, и расставил их на стеллажах.
И, кстати говоря, выключил свет, прежде чем выйти. Шамес тяжело вздохнул, собрал валявшиеся молитвенники, поставил их на место. Может, вечером случилось небольшое землетрясение? Люди не почувствовали, а вот книги, содержащие Слово Божье, содрогнулись и упали. Дарницки хмыкнул, покачал головой и направился к столу с горящей лампой. Рука его потянулась к кнопке выключателя.
Тут взгляд шамеса упал на какой-то продолговатый предмет, скрывавшийся в полутьме за бимой. Сердце его учащенно забилось. Он взял лампу, поднял ее повыше.
И тут же едва не уронил от страха. Свет выхватил сначала ноги в начищенных туфлях, затем всю фигуру лежавшего.
Человек лежал навзничь, так что Дарницки поначалу не мог разглядеть его лица — мешала высоко задравшаяся вверх седая борода. Шамесу пришлось сделать еще один шаг и поднять лампу повыше.
Глазам его предстало потемневшее, искаженное гримасой, но все-таки хорошо знакомое лицо раввина Элиэзера Каплана.
— Что т-такое?.. — Шамес поспешно отступил, дрожащей рукой нащупал на стене выключатель верхнего света. Неоновые светильники зажглись с некоторым опозданием. — Рабби Элиэзер, вам плохо? — Он наклонился и едва не упал от внезапно нахлынувшей слабости. — Рабби Элиэзер… — беззвучно шепнул он, уже понимая, что обращаться к раввину бессмысленно. Иосиф Дарницки осел на ближайший стул (если бы стула не было, он, наверное, просто упал бы — ноги отказывались держать) и в каком-то оцепенении уставился на тело.
Сейчас стали видны жуткие детали: разорванная на груди рубаха, явственные кольцеобразные кровоподтеки на неестественно вывернутой шее, черная запекшаяся кровь на губах и седой бороде, судорожно сжатые кулаки.
— Полиция… — прошептал Дарницки (ему казалось, что он кричит во весь голос). — Полиция…
Только с третьего раза голос его прорезался с обычной силой, отчего шамес испугался еще больше и опрометью бросился из синагоги.
До посадки оставалось еще полтора часа. Тихое журчание каскадных фонтанов в углу зала ожидания вплеталось в ровный однообразный гул, бывший постоянным звуковым фоном аэропортов, вокзалов и почему-то универмагов-супермаркетов. Сходство с последними усиливалось благодаря обилию витрин и сверкающих никелем багажных колясок. Некоторые из них, совершенно пустые, вдруг начинали медленно катиться — совершенно непонятным, мистическим образом. Хотя, скорее всего, дело было в не воспринимаемых человеком вибрациях от ежечасных пробегов по бетонным полосам многотонных крылатых махин.
Натаниэль Розовски небрежно пнул ногой особо настырную коляску и сказал:
— Можно было бы еще посидеть в кафе, — и, показывая на электронное табло над выходом, добавил: — у нас уйма времени. Ты ведь даже не позавтракала толком!