Иосиф Дарницки хмыкнул:
— Скажите, пожалуйста! Полная свобода! Коммунизм!
Капитализм! Еврейское счастье! Хочу — говорю, не хочу — не говорю. А потом вы мне скажете: ага, ты не захотел отвечать — значит, тебе есть, что скрывать. А ну-ка пойдем, поговорим в полиции. А мне скрывать нечего. Так что спрашивайте. Полиции я все рассказал, можете узнать и там. Если они записывают то, что им говорят.
— Ну, узнавать там я ничего не буду. Я лучше послушаю вас.
Снедаемые любопытством, два старика поднялись с лавки и приблизились к ним. Натаниэль вежливо кивнул.
— Они нам не помешают? — поинтересовался шамес.
— Нет-нет, — заверил его Розовски. — Наоборот, очень кстати, я хотел бы кое-что спросить и у них.
— У нас? — спросил первый старик. — Надо же, какая честь!
Его лицо было безмятежно спокойным, седая борода аккуратно подстрижена, серая кепка — в тон костюму-тройке — чуть сдвинута набок. Вообще, старик больше походил на молодого ехидного парня, для смеха приклеившего бороду и расчертившего лицо десятком морщин. Виной тому были светлые озорные глаза. Правда, вряд ли молодой заработал бы такое количество орденских планок, приколотых над левым карманом.
— А вы кто? — спросил второй, в черном костюме и с кипой на голове.
— Он — частный детектив, — объяснил шамес. — Наш еврейский Шерлок Холмс. А что? Холмс, по-моему, тоже был из наших… Во всяком случае, нос его выдает. И на скрипке играл. Что, нет? Так может быть, мы сядем?
Они вернулись к лавочке, уже вчетвером. Старики сели, Натаниэль остался стоять.
— Спрашивайте, — сказал шамес. Его товарищи синхронно кивнули.
— Расскажите, что произошло в тот вечер и что вы увидели в синагоге, — попросил Розовски.
Дарницки монотонно изложил историю, уже известную Натаниэлю из газетной статьи и рассказа Давида Каплана.
— Вам что-нибудь бросилось в глаза? — спросил детектив, когда шамес закончил. — Вот вы говорите: книги были сброшены с полок. Почему, как вы думаете?
— Не знаю, — ответил Дарницки. — Мало ли… Может быть, рабби Элиэзер, благословенна будь его память, что-нибудь искал в тот момент, когда на него напали.
— Ну-ну… — пробормотал Розовски. — И какое же расстояние от стеллажа до места, где нашли тело?
— Метра четыре, — ответил шамес. — Я вам покажу, хотите?
— Да, конечно, — ответил Розовски, но не двинулся с места. — Что же это за Шварценеггер такой — отшвырнул крупного мужчину на такое расстояние… — Он вспомнил щуплого Цедека и покачал головой.
— Не Шварценеггер, — поправил шамес. — Совсем другой…
— Скажите, господин Дарницки, а среди тех, кто молился вечером, не было ли кого-нибудь незнакомого?
Дарницки отрицательно качнул головой.
— Нет. Незнакомых не было.
— А вообще? — спросил Натаниэль. — Вообще, часто ли в синагоге появляются незнакомые люди?
— Бывает, — ответил шамес. — Знаете, опаздывает кто-то на минху[9], забежит, помолится — и уходит. Вообще-то редко, в основном тут бывают свои. Из нашего района. Район маленький, все друг с другом знакомы.
— Да, — сказал Натаниэль, — как и во всей нашей стране. Все друг с другом знакомы… А кто заменит рабби Элиэзера? Вы уже знаете?
— Конечно, — тяжело вздохнул Дарницки. — Его сын и заменит. Рабби Давид Каплан. Он и живет тут рядом. Через две улицы… — Шамес повернулся к старику с колодками и его соседу, выглядевшему несколько моложе. Сосед был смуглым, в иссиня-черных волосах — ни единого седого волоса. Оба внимательно слушали разговор ша-меса с детективом.
— Они видели, как раввин Каплан возвращался в синагогу, — сказал шамес. — Вернулся, а потом покинул ее и прошел мимо них.
Старики кивнули одновременно.
— Как вас зовут? — спросил Розовски седобородого.
— Михаил. Михаил Зайдель. А он — Арон. Из Самарканда.
— Господин Зайдель, так вы говорите, рабби Элиэзер возвращался в синагогу?
— А вы думаете — нет? Как же его, в таком случае, убили? — Старик насмешливо взглянул на сыщика.
— Действительно, — засмеялся Розовски. — Я хотел спросить: вы уверены, что видели именно его?
— Я еще на зрение не жалуюсь, — обиженно ответил Зайдель. — Слава Богу, телевизор без очков смотрю. И газету без очков читаю. И Арон тоже видел. Мы сидели вон там. — Он махнул рукой на противоположную сторону улицы. Там стояла скамейка, которую сейчас занимали несколько женщин, внимательно наблюдавших за происходящим во дворе «Ор Хумаш». — Рабби прошел мимо нас вон оттуда, — показал он на дорожку, огибавшую скамейку позади и выходившую к пешеходному перекрестку. — Прошел в двух шагах от нас. Остановился прямо под фонарем и поздоровался. Поздравил нас с праздником.