Натаниэль покачал головой: «Циркачи…», уселся в кресле поудобнее и прикрыл глаза.
Примерно через полчаса началось медленное движение. Вскоре Розовски свернул к Тель-Авиву. Проезжая мимо автозаправки, он увидел причину пробки: столбики с желтыми лентами огораживали участок трассы справа. Внутри огороженного пространства стоял семитрейлер с надписью «Пепси-кола» на борту, а прямо под ним — легковушка с начисто срезанной крышей. Чуть поодаль, у обочины, приткнулись две полицейские машины и «Скорая помощь» с включенной мигалкой.
Картина аварии вернула мысли Натаниэля к рассказу Давида Каплана. Йоэль Хаскин попал под машину восемь месяцев назад — за полгода до приступа, случившегося с его женой Юдит. Стоило бы уточнить детали, подумал Натаниэль.
Правда, по-прежнему непонятно, какое отношение может иметь та авария к убийствам раввина и Пеле. И вообще — существует ли связь между этими событиями? Предположим, гибель мужа вызвала у Юдит Хаскин обострение болезни, которое снял рабби Элиэзер с помощью психотерапевтических процедур. То есть некую связь тут усмотреть можно…
Задумавшись, Розовски проскочил нужный поворот, и ему пришлось возвращаться кружным путем, потеряв при этом еще несколько минут.
Что же, определенная связь между гибелью спившегося типа восемь месяцев назад и недавней смертью рабби Элиэзера существует. Ну, а при чем тут Даниэль Цедек?
Розовски оставил машину на стоянке в полуквартале от офиса. Сделав буквально несколько шагов, он резко остановился.
— Черт возьми… — пробормотал он. — А ведь есть еще кое-что, как же я не заметил… — Натаниэль рассеянно посмотрел на осторожно огибавшую его женщину, виновато усмехнулся и пошел дальше.
Есть связь, есть. Натаниэль вспомнил слова эксперта насчет способа убийства. Оба — и Пеле, и раввин — убиты борцовским захватом сзади.
Он остановился у витрины книжного магазина «Стемацки»[14] и сказал, обращаясь к портрету писателя Рама Орена — автора криминальных бестселлеров:
— А сын погибшего Йоэля Хаскина Игаль, между прочим, занимается спортивной борьбой. Вот вам и еще одна ниточка, господин Орен. Понимаю, что очень тоненькая, вот-вот порвется. Но она есть. И мы попробуем за нее потянуть…
Рам Орен смотрел насмешливо. Чувствовалось, что он не очень верит в успех Натаниэля.
Розовски не обиделся. Он знал, что до героев выставленных в витрине бестселлеров, написанных изображенным на портрете импозантным мужчиной, ему далеко.
Под навесом, рядом с витриной, сидел представительный седой мужик. Скорбно надломив брови, он наигрывал на роскошном, красном с золотом «Вельтмайстере» попурри из старых еврейских песен. Он покосился на Натаниэля, немного подумал и вдруг грянул «Марш Буденного», подмигивая поочередно обоими глазами и заговорщически усмехаясь.
Розовски слегка обалдел от неожиданности. Спросил:
— А что, Буденный тоже из наших? — На что аккордеонист утвердительно кивнул. Натаниэль вздохнул, бросил в футляр от инструмента десятишекелевую монету и двинулся дальше, сопровождаемый бравурной мелодией.
Офра удивленно взглянула на необычно притихшего начальника. Розовски остановился рядом с ней и задумчиво произнес загадочную, по мнению девушки, фразу:
— А ведь действительно, что-то такое есть. Усы у него точь-в-точь как у Амира Переца…
Перед его глазами словно наяву встала эпическая картина: председатель «Гистадрута» Амир Перец, с шашкой наголо и сверкающими орденами во всю грудь, въезжает на белом коне в Кнессет.
— У кого усы? — оторопело спросила Офра.
— У маршала Буденного, — ответил Натаниэль. — Да, ты же не знаешь, кто это такой. Это, деточка, герой гражданской войны, красный кавалерист, — и фальшиво пропел по-русски: — «Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ…»
Пение окончательно убедило Офру в том, что с начальником что-то не так. Надо было принимать меры. Она спросила:
— Сварить тебе кофе?
Натаниэль тяжело вздохнул:
— Свари, свари. — Он посмотрел на часы. — Алекс не звонил? Ты не возражаешь, если я посижу здесь? — Розовски оглянулся, плюхнулся на диван для посетителей и с наслаждением вытянул ноги. — Какая все-таки тесная эта «Субару», — проворчал он. — Теперь ноги будто в колодках.