Это обстоятельство проливает свет и на другое следствие взглядов Дэвидсона. Так, радикальная интерпретация приписывает содержанию чьих-либо порожденных окружающим миром убеждений наличие условий, формирующих это содержание, и это является конституциональным признаком убеждения. Убеждение относительно даже в тех случаях, когда это одно из наиболее важных убеждений, поскольку, какими бы понятиями ни оперировал говорящий, оно зависит от условий внешнего мира, систематически стимулирующих убеждения говорящего. Таким образом, Дэвидсон является приверженцем философии так называемого экстернализма в отношении содержания мышления — взгляда, согласно которому среди условий, определяющих содержание мышления, есть и условия внешние по отношению к мыслителю.
Результатом явилась глубоко антикартезианская теория разума и глубоко антиэмпирическая теория познания. Антикартезианская направленность заключается в отказе от взгляда от первого лица как методологической основы, а затем и в отказе от взгляда, согласно которому содержание разумного мышления существует само по себе и доступно субъекту вне зависимости от его причастности окружающему миру. Эта теория направлена против эмпиризма, так как отвергает эмпирическую теорию познания и содержания мышления, согласно которой чувственный опыт является для нас решающим доказательством в понимании природы мира и источника наших идей, то есть наших понятий. Согласно последнему взгляду, нашедшему выражение в характерном для двадцатого века виде учения логического позитивизма, считается, что значение предложения следует искать в воспринимаемых чувственным воеприятием условиях, в которых мы можем подтвердить или опровергнуть это значение. Объективность мышления обеспечивается его содержанием, определяемым объектами внешнего мира, которые, в свою очередь, обеспечивают возможность для убедительной интерпретации нашего мышления. Это предохраняет нас одновременно от идеализма и релятивизма. От идеализма тем, что делает наш разум зависимым от мира, а не наоборот, а от релятивизма тем, что гарантирует наличие общего, доступного множеству наблюдателей мира как предмета мышления. Знание мира и других людей не считается основанным на знании самого себя, но все три знания рассматриваются как возможные для любого из них и обеспечиваются нашей природой как лингвистических существ.
Место Дэвидсона в философии двадцатого столетия
Зрелая философия Дэвидсона, хотя сам он это отрицал, развилась из эмпирической традиции. Рассмотрение того, как это произошло, проливает свет на ее место в философии двадцатого века. Карнап оказал сильнейшее влияние на Куайна, а Куайн — на Дэвидсона. Взгляды Карнапа сформировались на основе двух основных положений. Первое — это различение аналитического и синтетического, то есть понимание разницы между предложениями (якобы) истинными в силу того, что они означают (такими, как «все холостяки не женаты»), и предложениями, истинными в силу того, что они опираются на факты (такими, как «в НьюЙорке больше холостяков, чем в Монтане»), Второе состоит в том, что содержание условно истинных предложений следует искать в методе их верификации в чувственном опыте. Куайн перенял свои принципиально эмпирические взгляды у Карнапа. Но Куайн отверг как различение аналитического и синтетического, так и приписывание эмпирического значения последовательных предложений, разработав для этого целую теорию, как видно из заглавия его знаменитой статьи «Две догмы эмпиризма». Отказ от различения аналитического и синтетического был для Куайна равносилен отказу от различения априорных и апостериорных суждений. Таким образом, традиционный взгляд на философию как на априорную дисциплину и ее претензии быть фундаментом науки оказались на обочине.