блаженное и в то же время серьезное выражение лица. Это была Дева Мария, на
картинках, среди ладана и свечей. Попадание в точку. Мира – это Дева Мария, опекающая
и лелеющая дитятко свое. Аня – неудачный вариант Христа, отказавшегося от еды в
память о жертвах голода, и плачущего за рулем, бередя в памяти все страдания
человеческие. Христос, попросивший убить его по-тихому, в подъезде и схоронить под
покровом ночи в городском парке. Не отдавать Понтию Пилату и разъяренной толпе.
Матушка Мирочка, убей меня… Интересно, есть ли место для меня в такой вольной
интерпретации Нового Завета? Разве что Лазарь…
Мира напоминала мне о матери, которой у меня никогда не было. От нее так и веяло
материнским теплом и домашним уютом. Если вычеркнуть все упоминания о расправе
над будущими злодеями. Я спросил ее, почему, если для нее ценность жизни в
общечеловеческом масштабе имеет первостепенное значение, она смогла убить Аню. На
что был получен ответ о том, что я не мог ведать, какое зло могла бы причинить Аня в
будущем. К этому я отнесся скептически. Жалкое оправдание. Грохнули еще одного
перспективного террориста? Ага, конечно. Хотя, Мире должно быть виднее, у нее все-
таки имеется опыт. Тем более все равно уже ничего не исправишь. От нее пахло выпечкой
и сдобой. Ванильным сахаром и кокосовой стружкой. Кровавая стряпуха. Наконец-то я
мог не только слушать, но и говорить. Так, я впервые завел волынку про отца при
постороннем человеке, и жаловался, пока кисти обеих рук не устали. Мира как-то
нехорошо на меня посмотрела.
- Да, вы с ней очень похожи… - задумчиво протянула она, рисуя на песке завертушки
носком туфли.
- Что ты имеешь в виду? – меня насторожило это замечание
- А ты, что, до сих пор не догадался? – продолжала она вслух, - долго же доходит до
тебя… Вот, как ты думаешь, почему я поселилась за стенку от тебя в гостинице?
Вопросы Миры, ей-богу, ставили в тупик.
- Пораскинь мозгами, Аякс. Смотри, ты прилетаешь в город, обживаешься… Находишь
диктофон.. Целыми днями его слушаешь, влюбляешься в Аню. Тусуешься с Серёгой. Мои
заметки читаешь. Молодчина, кстати, японский – сложный язык.. Аякс… - Мира
подвинулась ближе, - говорят, что первое кладбище было здесь, на Шаморе… Завтра в
Артеме состоятся похороны отца Ани, которого не стало… в ту самую ночь… Я бы
посоветовала тебе присутствовать там, если ты еще не понял…
Я перебил ее: «Слушай, у Ани в бардачке валялась стопка листов. Она сказала, что это
ее роман «521 SUR». Но, стоило мне просмотреть содержание, как я узнал свои
собственные дневники. Это не дает мне покоя. Сколько потом ни рыскал по салону
Хайлакса, ничего не находил. Мира, ты не знаешь, как мои записи могли попасть к Ане,
когда мы еще не были знакомы даже? И куда рукопись делась потом? Я места себе не
нахожу, как она могла из моих дневников собрать роман?…»
- Она еще и роман писала?!? – на миг лицо Миры даже потеряло былое хладнокровие.
Она осуждающе покачала головой, уперлась взглядом в песчаную муку под ногами и
задумчиво подытожила, - Бедная девочка!... Бедная девочка…
Так, про рукопись она ничего не знает. Я тоже. Опять тупик. Хорошо хоть разгадали
тайну губной гармошки, оказавшуюся у меня. Да толку с этого. Где-то завизжала
автомобильная сигнализация. Я резко оглянулся: нет, не моя машина. Когда я повернул
голову обратно, рядом со мной никого не было.
Миры не было.
Я стоял на берегу бухты Шамора в полном одиночестве.
Глава 25.
«Э» - Эгершельд
«Эгершельд (Егершельд) Густав Христофорович (4.VI.1831–1.II.1871), капитан 2
ранга, исследователь финских озер и бухты Золотой Рог. В мае 1860 вступил в
командование корветом «Гридень» и перешел в бухту Золотой Рог для охраны только
что основанного порта Владивосток. Плавал в Японском море, занимался
снабжением постов Южно-Уссурийского края. Выполнял первый ледовый промер и
съемку бухты Золотой Рог, составил первую карту этого района, включая бухты
Диомид, Улисс, Патрокл. Именем Эгершельда назван мыс в бухте Золотой Рог.»
(источник: Морской биографический справочник)
Какую мистику скрывают августовские ночи? Дождливые ночи, последние теплые
ночи, смородиновые ночи, ночи черного винограда и ягод белладонны. Ночи горьких
морей, в которых нет тесноты. Вечер августа – это золото клеверовых полей. Ночь августа
– последние рейсы тяжелых океанских лайнеров по воде, полной мазута и сока черной
смородины. Зима скупа на эмоции, весна чересчур прямолинейна (апрельский айсберг
протаранил и потопил Титаник в Атлантике – поступок молодого бойца, безусого и
нетерпеливого), а конец лета – это просто клоака колдовства. Падаешь в эту бездну, как
Алиса летит в яму Страны Чудес. Алиса плывет по мазуту и смородиновому соку, эта
Офелия Японского моря.
Недавно у меня был день рождения. Да, как раз в тот самый день, когда Аня
самоустранилась из этого мира. Какое неуместное совпадение.
Мы шли из Кронштадта. Я был там однажды. Морской собор и все эти якори-кошки.
Цап-царап. Балтика пресная в тех местах, рядом с Санкт-Петербургом. Вроде и живое
море, а соли вообще нет. Нева вытравливает всю соль. Мы шли из Кронштадта – но
какими морями? Кругосветка оказалась неудачной, у маяка Винто в шведских шхерах
произошло кораблекрушение. Пришлось возвращаться в родной Кронштадт. И так нас
носило по миру. Покуда не спустили якоря на здешних неровностях. У вас красивая
фамилия, господин Эгершельд. Хотелось бы и мне иметь такую фамилию. Все буквы
выстроились в ряд, чтобы нарисовать нам обветренного бравого морского волка,
благородного и великодушного (спасибо первой «Э»), твердого и уверенного в своих
действиях («шельд»-«льд»-«дъ»!) . Почему у меня нет такой фамилии? Потому что и
судьба у меня попроще: уровень для начинающих, считаем на палочках.
В Финском заливе лейтенант Егершельд занимался гидрографическими работами. В
том веке вариант написания был только один, через заглавную Е, а не Э. После
паломничества на Дальний Восток, Густав Христофорович провел остаток жизни в
Свеаборге, на Балтийском море. Умирал молодым.
С первых дней существования поста Владивосток капитан корвета «Гридень» отдавал
своим матросам распоряжения о строительстве казарм, о рубке леса, закупал лошадей и
коров, обустраивал пригодную для жизни твердую землю.
«12 августа 1860 года Егершельд отправился на катере в залив Новик. «Сего же числа с
7 часов утра и до 7 часов вечера часть команды работала на берегу». Такая же запись
повторилась 13 и 14 и в другие дни августа. Заготовка леса стала самой важной работой, и
исполнение ее находилось под контролем. Но командир давал людям возможность
отдохнуть: в журнале встречаются записи, когда «команда с корвета отпускалась на
гулянье на берег».28
Это тоже всё было в августе. В этих же местах. А я проснулся среди ночи. Хотелось
пить. Ужасно хотелось воды. Я открыл настежь окно, высунулся, ловил влажные порывы
28 А. Алексеев. Якоря помалу травить!... Так начинался Владивосток.
ветра с залива – не помогало. И дождь шел сильный, опять дождь, но и он не спасал. Тогда
я оделся и вышел на улицу.
Небо чернилилось и лилось вниз буйными, дикими потоками, море бурлило, но не зло,