Упоминание Этчемом имени Стоуна воскресило в нашей памяти бурную летопись его жизни: его удивительных родителей и их драматичную смерть, его блестящую учебу в колледже и слухи о миллионном состоянии, открывавшем многообещающие перспективы для молодого человека; широко распространившуюся дурную молву, едва не опорочившую его имя; романтический побег с блистательной писательницей, сделавшей имя в весьма раннем возрасте, — красота и обольстительность юного дарования воспевались повсеместно… За всем этим последовал громкий скандал из-за нарушения ею предыдущего брачного договора, приведший к неожиданной ссоре молодоженов и разводу; далее тянулась череда широко разрекламированных заявлений разведенной дамы об очередном замужестве, но — о, женщины! — все завершилось тем, что молодые снова сошлись, немного пожили вместе, вновь разругались в пух и прах… Стоун, не выдержав всех этих треволнений, спешно бежал из родной Англии, и вот он здесь — под пологом лесов Черного континента. Воспоминания о перипетиях жизни Стоуна обрушились на меня подобно шквалу; мне показалось, что и бесстрастный Ван Ритен на сей раз не остался безучастным к судьбе путешественника, так что некоторое время мы просидели безмолвно, в полном молчании.
— Где Вернер? — спросил он затем.
— Мертв, — сказал Этчем. — Он умер еще до того, как я присоединился к Стоуну.
— Вы были со Стоуном выше Луэбо?
— Нет, — был ответ, — я встретился с ним у водопадов Стэнли.
— Кто еще с ним? — уточнил Ван Ритен.
— Только его занзибарские слуги и носильщики, — сказал Этчем.
— Какие именно носильщики? — допытывался Ван Ритен.
— Мангбатту, — просто ответил Этчем.
Это заявление весьма впечатлило и меня, и моего компаньона, ибо лишь подтверждало репутацию Стоуна как выдающегося лидера. На то время никто не мог заручиться помощью мангбатту за пределами их земель, тем более — удержать их подле себя в долгих и трудных экспедициях.
— Долго вы гостили у мангбатту? — спросил Ван Ритен.
— Пару недель, — сказал Этчем. — Они заинтересовали Стоуна, он даже составил весьма подробный словарь их языка и выражений. У него там появилась теория, что мангбатту являются племенным ответвлением балунда. Ей Стоун нашел немало подтверждений в их обычаях…
— Чем вы питались?
— В основном дичью.
— Как долго Стоун прикован к постели? — спросил затем Ван Ритен.
— Более месяца.
— И вы охотились для всего лагеря? — воскликнул Ван Ритен.
На лице Этчема, ободранном и обгоревшем на солнце, выступил румянец.
— Пару раз я промахнулся и упустил легкую добычу, — с сожалением признал он. — Я и сам плох.
— Что случилось с вашим командиром? — осведомился Ван Ритен.
— У него что-то вроде пиодермии, — ответил Этчем.
— Пара-тройка гнойников — дело для здешних широт привычное, — заметил Ван Ритен.
— Это не просто гнойники, — объяснил Этчем. — И их не пара-тройка. Они появляются на нем во множестве, иногда по пять за раз. Будь это карбункулы[2], командир бы уже давно умер. В чем-то они не столь опасны, а в чем-то — намного хуже.
— Что вы имеете в виду? — спросил недоверчиво Ван Ритен.
— Ну… — Этчем явно медлил с ответом. — Кажется, они не раздуваются так же глубоко и широко, как карбункулы, а кроме того, не так болезненны и не вызывают жара. Но вместе с тем они как будто часть странной болезни, влияющей на рассудок. Первый такой гнойник командир еще позволил мне перевязать, но остальные тщательно скрыл — и от меня, и от остальных. Когда они раздуваются, он удаляется в свою палатку и не дозволяет мне ни сменить ему повязки, ни вообще находиться рядом.
— Повязок у вас достаточно? — уточнил Ван Ритен.
— Есть немного, — неуверенно проговорил Этчем. — Но он их не использует — стирает старые и накладывает сызнова.
— Как же он лечит нарывы?
— Он срезает их — полностью, под корень — своей бритвой.
— Что? — вскричал Ван Ритен.
Этчем не ответил, лишь спокойно смотрел ему в глаза.
— Прошу прощения, — поспешно сказал Ван Ритен. — Вы меня весьма удивили. Это не могут быть гнойные карбункулы. Он бы уже давно умер от заражения крови.
— Кажется, я уже говорил, что это не карбункулы, — промолвил Этчем.
— Но он явно спятил! — воскликнул Ван Ритен.
— Именно так, — согласился Этчем. — Я не могу ни вразумить его, ни сладить с ним.
— Сколько гнойников он «вылечил» таким образом? — с издевкой спросил Ван Ритен.
— Насколько мне известно, два, — прямолинейно ответил Этчем.
2
Так называется острое гнойно-некротическое воспаление кожи и подкожной клетчатки вокруг волосяных мешочков и сальных желез, имеющее тенденцию к быстрому распространению.