— Отец, право первенства я передаю Энке.
Один из братьев близнецов предстал перед королем.
— Я рад встрече, отец. И ещё я рад тому, что обрел в странствиях. Жизнь и прожитые годы открыли мне глаза. Я знаю, что такое счастье. Своим знанием я готов поделиться.
Энке достал знакомую Селене шкатулку, открыл её, подал отцу горошину, пузырек с жидкостью и перышко. Старик положил горошину на язык, запил её водой и после этого провел перышком у лица.
Превращение началось мгновенно. Белые волосы завились и окрасились в молодой рыжий цвет, спина выровнялась, мышцы окрепли, дряблая кожа натянулась. На троне сидел уже не старик, но муж.
— Счастье, это когда храм души пребывает в целости и сохранности, когда мы молоды и полны сил. Счастье — это здоровье, — сказал Энке, поклонился, и вернулся на своё место.
Следующими выступили Хавиозо и Зибаниан.
Старший брат вышел вперед и произнес:
— За время скитаний я осознал одну истину — счастье многогранно. Счастье — это божественный дар, а значит, любой подарок можно назвать искоркой счастья. Отец, я хочу преподнести вам плод трудов своих.
Хавиозо хлопнул в ладоши и вместо белых одежд на отце появился новый наряд. Это был лучший королевский мундир, который когда-либо был сшит. Селена среди золота и бриллиантов заметила знакомую деталь — каймой меховой накидки из меха горностая служила тонкая черно-белая оторочка из шкуры зебры.
Зибаниан от себя добавил:
— Думаю, уместно после портного пригласить сапожника. Отец, примите мой скромный дар.
Мундир был хорош, но и сапоги ничем ему не уступали.
Следом настала очередь Радаманта. Ювелир сказал:
— Отец, по моему разумению любое ремесло — это счастье, надо только стремиться к совершенству в деле, которому посвящаешь жизнь. Примите, пожалуйста, мой подарок.
На чело короля легла золотая корона, украшенная оранжевым бриллиантом с двумя рубинами по краям. На вершинах зубцов короны матово блестели крупные жемчужины.
Радамант поклонился и освободил место Аллуну.
Гончар развел руки в стороны и сказал:
— Счастьем можно назвать весь окружающий нас мир. Мы счастливы тогда, когда владеем этим миром. Символом владения можно назвать мой подарок.
Аллун хлопнул в ладоши и в зале появился...
Селене сначала показалось, что это был огромный бараний рог, а может гигантская ракушка... и только когда из него посыпались драгоценности, перемешанные с фруктами и ягодами, принцесса поняла — Аллун изваял рог изобилия. Фарфоровые стенки были такие тонкие, что казалось, они сотканы из паутины, поэтому бриллианты, находящиеся внутри рога, могли испускать свои лучи во все стороны.
Незабываемое зрелище. Принцесса подумала, что этот рог изобилия — вершина гончарного искусства.
После глины настало время металла.
Тифон, представ перед родителями, сказал:
— Во время странствий в видел много горя, видел много слез. Я знаю, что такое зло, страдание, невзгоды. Я знаю, что такое злоба, ненависть, смерть. А что такое счастье? Думаю, счастье — это когда самое совершенное оружие... — Тифон достал из ножен меч, — никому в этом мире больше не понадобится.
Зверочеловек ударил подарком о каменный пол тронного зала и сталь не выдержала. Самое острое оружие в мире разбилось на тысячи кусочков.
Скоро место Тифона заняли Персефон и Амин.
— Отец, — сказали братья. — Мы решили, что ничего говорить не будем. За нас всё расскажет музыка.
Братья достали скрипки и начали играть.
В их мелодии нашлось место и для радости, и для печали, для восторга и мистического восхищения. Когда смычки перестали ласкать струны, и в зале стало тихо, Селена вдруг осознала, что она плакала. Это были слёзы счастья. И не только у неё одной.
После композитора и музыканта настала очередь Гиртаба.
Забияка вышел в центр зала. Он ещё некоторое время, не стесняясь присутствия отца, матери и братьев, плакал, растирая слезы по щекам. Усы Гиртаба намокли, кончики торчали один вверх, другой вниз.
— Как так, а? — бурчал он себе под нос. — Какие-то две дощечки, конский волос, овечьи кишки для струн, а поди ж ты... Всю душу намотали на смычки. Эх, что сказать? Я так не умею. У меня-то всего-то какая-то дощечка... Вот.
Художник достал свою картину.
На ней был изображен подсолнух на синем фоне.
Селена готова была поспорить с кем угодно, что подобное мог нарисовать и ребенок, но в этой доступности, простоте композиции было нечто, что заставляло замереть и задуматься над вечностью и совершенством.