Я не дура, и всегда ставила точку первой, поняв, что оборзевшие мужики завели отношения в тупик. Тупик штампа в паспорте, согласно которому мне пришлось бы делиться с ними тем, чем я делиться не хотела. А теперь под горестные вопли сестры, которая всегда надеется, что вот этот-то, ну тот, что уже с лысиной, хоть он-то осчастливит эту рыжую великовозрастную дуру предложением руки и сердца, живу одна.
Мы с Гретой ставили в отношениях точку без всякого сожаления. Кроме одних — с Игорем Знаменевым, который никогда толком и не был мне парнем. И уж точно гражданским мужем не мог быть ну никак. А кем? Да никем! При этом был всем, что мне хотелось иметь в мужчине, но чего я никогда не имела. И уже не заимею. Но он был. У меня. Точнее бывал. Наездами.
И сейчас есть, все по тому же принципу — не ждала, а вот он я. Ещё и с соплями! И желанием подлизаться к собаке, чтобы Грета не загрызла его за нарушение ее личного пространства. Ну и моего заодно. Она теперь меня охраняет. Мою независимость от женской зависимости от лиц мужского пола без определенного места жительства и определенных занятий. Любовных бомжей. Альфонс звучит слишком гордо! Не заслужили…
А Игорь не заслужил другое! Чтобы я его ждала! А ждала, ждала всегда. Он появлялся, когда вздумается. Говорил, что хочет поймать меня с любовником и убить в порыве ревности. Кого, спрашивала его. Ещё не решил, отвечал он с улыбкой. Я улыбалась в ответ. Нет, как чуял, когда я одна между отношениями. Приходил долгожданным лекарством. Потом, честно, признался, что регулярно проверяет статусы у меня на странице и фотографии, где я не одна.
— Зачем?
— Чтобы не быть лишним. Ты хорошая девочка. Одновременно с двумя мужиками не спишь. Это я — козел обыкновенный. И как ты меня такого на порог пускаешь?
Если б только на порог? Так ещё в кровать. В любое время дня, в любое время года. В любой год. И так пятнадцать лет. Мне вот-вот тридцать пять стукнет. Очень скоро. Четырнадцатого декабря. Город украсится к Новому году. Все саврасками будут носиться по магазинам. Все обо мне забудут. Надеюсь. Может, только зима вспомнит и подарит свежий снежок, который хрустит под ногами. Знает же, как я ненавижу дождь. Особенно зимой. Мне его достаточно в ноябре. Мы с Гретой не любим дождь даже летом.
Последний год Грета покорно стоит в ванной. Знает, что теперь нужно мыться чаще, не рвётся, как раньше, наружу — может, конечно, просто нет сил. Ходить стала лапа за лапу, медленно, только на минуту по старой памяти вдруг переходит на гордое гарцевание. Помесь лайки с терьером — хвост бубликом, уши висят, зато бородка заботливо причесана мамочкой. Одним словом — красавица.
Долго нам с ней делали комплимент: какой у вас щенок резвый. Ну да, щенок, семи лет от роду. Радость моя — и как папка от тебя мог отказаться! Один раз я так ему и сказала:
— Хоть раз с дочкой мог бы утром погулять?!
Нет, всегда сваливал без завтрака, чтобы не выгуливать собаку.
— С дочкой? — прямо-таки заржал. — Ну ладно, я кобель, еще куда ни шло, но ты не сучка, Малина…
— Я ее с тобой нагуляла… Забыл?
— Еще алименты потребуй! — рассмеялся Игорь на этот раз как-то очень серьезно.
Денег я с него не брала. Даже за стрижки. Но он всегда приезжал с цветами, дорогим вином и… То кружевным бельем, то шарфиком, то платьем… И вскоре я поняла, что у меня в шкафу не осталось свободных полок и вешалок от его подарков. В моем шкафу хранились не скелеты случайных мужиков, которые пытались хоть что-то делать в моей постели, кроме как храпеть, а прекрасные воспоминания о годах, проведенных с моим единственным настоящим мужчиной, с Игорем.
4. "Классическая дурь"
В такой же хмурый ноябрьский день, как сегодня, только не утром, а вечером, мы вывалились из тёплого кафе. Пережидали в нем сильный дождь, заказав по второму десерту. Тогда я еще могла позволить себе сладкое на ночь! Сладкого… На ночь… Вечером. Ночью я должна была быть дома. Как в старом анекдоте, во сколько порядочная девушка ложится в постель?
Если в девять ей нужно как штык быть в собственной теплой кроватке… Чтобы мама не догадалась, что наплевав на запрет, я встречаюсь с мужчиной не моего круга, водить знакомство с которым она мне строго-настрого запретила. Нас покрывала бабушка, к которой меня отправили жить, как только старшая сестра притащила в дом юного мужа, нагуляв с ним настоящего ребенка.
Когда из сильного дождь становится несильным, питерцы понимают, что это до самого утра. И мы пошли на соседнюю улицу к машине. Я раскрыла над нами мой зонт. Даже в двадцать лет покупала исключительно черные и мужские, потому что они больше и спицы у них крепче, а мою шевелюру быстро не просушишь, а простужаться работник сферы обслуживания не имеет финансового права. Но тут зонт подвел меня, я даже выругалась, и Игорь сделал мне замечание… Ну, да… Золотому мальчику с темными волосами не нравились крепкие словечки. Ему мало было того, что я не курила, теперь я должна была перестать ругаться нехорошими словами, даже если мне зонтом прижмет палец. Пришлось залезть под козырек.
Там уже стояла тетка с красным носом, прижимая к груди намокшую с одного края коробку. Она тут же решила стрельнуть у нас сигаретку. Ему курить было можно, и он протянул синяку женского пола две дорогие сигареты. Пачку не протянул, на всякий случай. А тетка вместо спасибо начала пихать нам коробку со щеночком, явно подобранным где-то на помойке. И громко требовала за щенка больше, чем мы оставили в кафе. Игорь сунул ей то, что нашлось в кармане, и потащил меня под дождь без зонта.
— Он же умрет.
— Кто? — не понял Игорь.
— Щенок.
— И что?
Я не успела ответить. Тетка подскочила к нам, сунула мне в руки коробку и резко дала деру, будто мы действительно намеревались ее догнать и вернуть скулящий товар. Нет, ее, наверное, тоже мучила совесть, и она решила переложить грех за замерзающего щенка со своей пьяной души на нашу офигевшую. Ну да — на тот момент, мне показалось, что душа у нас с Игорем была одна на двоих. Мы стояли в луже, без зонта, закрывая своими дурными головами рыжеватого с подпалинами щенка от серого дождя.
— Что с ним делать? — захлопала я, двадцатилетняя, тяжелыми от туши ресницами.
Игорь, двадцатичетырехлетний, стоял совершенно растерянный.
— Иди перепродай…
Ну да, бизнес по-русски!
— И с чего ты решила, что это он?
Игорь полез в коробку проверять половую принадлежность щенка. Любопытство разыгралось в мокрой башке или решение брать себе щенка или не брать всецело зависело не от его беспородности, а исключительно от пола.
— Сука!
Я вздрогнула — не сразу сообразив, что он не ругается нехорошими словами, а просто называет собаку ее настоящим именем.
— И что? — спросила я.
Он снова пожал плечами, и я поняла, что решать он ничего не будет. А я…
— Его нужно высушить и причесать…
— В тебе говорит парикмахер! На хер ей прическа, ей жрать надо дать!
И это мой воспитанный мальчик. Как мало надо мужику, чтобы из воспитанного стать настоящим. Просто удивите его сообщением, что он стал папой! Ну и он пошлет тебя с этой новостью куда подальше самыми хорошими словами.
А то новость! На моей сестре тоже жениться не особо хотели. Типа, мальчик еще, не нагулялся. А она о чем думала! Мама заставила его жениться на Светке, переругавшись с его родителями в пух и прах. Им ничего не оставалось, как купить сыну костюм и галстук. Переезжать выходило куда дороже. Соседи мы до сих пор, только та бабка с внуками совсем не помогает.
Я попросила Игоря отвезти меня домой к бабушке, где занимала свои незаконные пока квадратные метры. Так Игорь и узнал этот адрес. И не забывает уже пятнадцать лет. Ну и я узнала, что с ним или с другим, да и вообще женщине главное — не залететь.
И не влюбиться…
Даже в классическую осень.
Позднюю. Голые деревья. Тьма с утра. Хмарь с вечера. Остывающий на столе утренний кофе. Недопитый вечером бокал вина. Третья попытка отрыть в шкафу целые колготки. Работа. Работа. Работа. Сломанный зонтик. Промоченные ноги. Тёплые тапочки. Желание упасть мордой в подушку и проснуться уже летом.