В море змеи оказались не единственными хищниками. Была там тварь наподобие крокодила - огромное чудовище с гигантскими челюстями. Время от времени оно показывало над водой свой плоский хребет и поднимало раззявленную пасть. При её появлении змеи, казавшиеся на её фоне карликами, кидались врассыпную.
Страсти на суше, страсти на море. Странно, что эти твари не сожрали их ещё в реке, вероятность была и довольно большая.
Вдруг гигантская тварь ракетой вынырнула из воды. Оно вложило в свой рывок всю энергию мускул, но колоссальный вес не позволил ему преодолеть силу тяготения, морское чудовище показалось лишь по пояс и с лёгким разворотом стало заваливаться на бок, вытесняя телом тонны воды. Колоссальные ласты прокручивались в воздухе, как корабельный пропеллер, в стороны слетали с них фонтаны брызг. Рядом кубарем крутился катапультированный змей, как выяснилось, с черепашьим телом. Исполинские челюсти сомкнулись мимо и длинношейный карлик, чудом минувший участь быть перерезанным напополам, приводнился несколькими метрами дальше. Эта сцена длилась чуть более секунды, в конце которой оба ящера погрузились в море, выталкивая из-под себя целые цунами волн.
- Как киты. Красиво и жутко! – сказала барышня.
Жутко, мысленно согласился с ней сержант. Особенно жутко, когда справа такое страшное море, слева скалы, до цели ещё далеко, а зад остаётся неприкрытым. Если сейчас им следом выйдет хищник, то бежать будет некуда и ему снова придётся тратить последние патроны. Доктор говорил, что динозавры на пляж не хаживают, им тут нечего искать. Хотелось бы в это верить, но теперь в это верилось с трудом.
19
Площадку «Б» они увидели ещё издалека. Под лучами вечереющего солнца, плита солнечных батарей на крыше жестяного домика пробивала блеском даже густую зелень заросшего холма. Домик находился где-то на полпути к вершине кряжа, где, вероятно, было расчищено небольшое плато. Его позиция обеспечивала хорошее обозрение, как пляжа, так и моря. К нему почти от самого берега коротеньким, но крутым серпантином вела дорога. В начале, надо полагать, это была просто тропинка, но потом её расширили для проезда автомобиля. Следы от колёс они заметили на песке ещё раньше. На окрестных скалах, в тёмных расщелинах, на густо покрытых белым помётом выступах, устраивались поудобней на ночь гигантские бесхвостые птеродактили. У них был непривычный и весьма красивый наряд. Они громко галдели и ссорились, кто-то не выдерживал скандалов, срывался и перелетал, ища местечко поспокойней, и естественно ничего хорошего из этого не выходило, так как практически все лучшие места были уже наглухо забронированы и скандалы обеспечены. Картина стояла жуткая, хотя эти летающие ящеры людей пока ещё не домогались.
Путники едва волочили ноги. Идти по мягкому песку было сущим мучением. Отработанные суставы гудели. Хотелось дать им отдыха, хотелось вытянуться, да хоть просто развалиться на земле, и не шевелиться, ни о чём не думать, ни беспокоиться, ни заботиться. Хотелось пить и ещё больше хотелось спать.
Парень считал шаги вслух, просто так, от нечего делать. Дошёл где-то за семисотый, хотя уже несколько раз сбивался. Сержант это заметил, но поправлять не стал, также не стал его останавливать, хотя счёт шагов ужасно действовал на нервы, но запрещать было лень, просто сил не было что-то говорить. Сержант слышал, что на свете существует такой замечательный прибор, как шагомер, то есть, электронный счётчик шагов. Такой парню заметно облегчил бы его математические утруждения, да и остальным бы нервишки поберёг.
А тут вдруг подумалось, что и сержанту вот не помешал бы калькулятор. После знакомства с речной водой его мобильник основательно сел и требовал просушки, а в мобильнике калькулятор, помниться, имелся. Дело в том, что после упорядоченного прослушивания счёта цифр скучающий сержантский мозг также заразился навязчивой идеей, идеей фикс, а именно, он начал высчитывать разницу во времени. Картинка складывалась следующая: доктор говорил, что час там, в будущем, это пятьдесят восемь минут тут, в юрском периоде, значит... А что, собственно, значит?.. И началось. Как только не вертел сержант эти пятьдесят восемь минут, и делил на них двадцать четыре часа, и двадцать четыре часа делил на пятьдесят восемь минут, и, как мог, возводил всё в проценты и опять делил и умножал, но ничего путного не выходило. Толи сказывалась усталость, толи математика у него не лезла ни в какие извилины. Однако задача занимала и коротала время.