Птицы и динозавры, эти два понятия расходились в знании сержанта о доисторическом мире. Птицы, это современное, это наше, а во времена динозавров – летающие ящеры. Не может быть птиц в этом древнем мире.
Так-так, старая ты елда, - подумал сержант о докторе. – Надул-таки нас, может специально время тянул, отвлекал. Сейчас я тебя в эту птицу носом ткну.
- Доктор! – вкрадчиво, сквозь зубы, с нарастающей злобой позвал сержант. – А это что?
Пермский проснулся, поморгал секунду глазками, соображая,
- Где? Не понимаю.
- За окном!
Пермский повернул голову, приглядывался.
- А... это птичка, – сказал он, и поудобней поёрзав, снова пристроился дремать.
«Вот именно, птичка!» - хотел сказать сержант, но в этот момент, маленькая птичка, чёрненькая и симпатичная, обыкновенная птичка, каких сержант в своей жизни уже насмотрелся в достатке, почесала свой маленький затылочек, там, где у неё должно было быть ушко, но почесалась она не задней лапкой, как это делают куры, а тонким длинным пальчиком, который она прятала в опахале крыла. И этот жест вдруг ужасно поразил сержанта, было что-то нелепое в этом жесте, не здешнее, даже страшное. У неё на крыльях пальцы! И он всё понял, не просто понял, а всем телом осязаемо, остро, с дрожью от кожи до недр мозгов, почуял беспощадную реальность. Наконец-то, столько часов спустя чётко, явственно дошло озарение, и не от складных толкований доктора, спокойных и даже нудных, как на лекции в институте, а пробудила это озарение птица, нет, не прямо-таки птица, существо из какого-то периода и может быть предка всех птиц, а чужая птица, из чужого мира, неведомого, опасного, непохожего и безнадёжного, как чужая планета, враждебная, не ждущая, не желающая потчевать гостей. Может быть, это озарение случилось из-за того, что голову мутил хмель и больше никто не болтал и сержант остался один со своими мыслями, а может из-за внезапного контраста разочарования к нахлынувшей надежде, но он сейчас же ощутил щемящую боль одиночества и безвыходности. Он серьёзно испугался, что они уже не вернуться.
Наверное, сержант выглядел дико в этот момент, наверное, был на грани истерики. Это, по крайней мере, излучал его взгляд, который он не смел оторвать от маленькой птички, такого маленького доказательства невозможного, крушителя надежды, герольда дурной вести.
А птичка, даже не подозревая о своей исторической значимости, спрыгнула на землю, повертелась немного у подозрительно незнакомого ей снега и убежала прочь, слилась с чёрной ночью, слилась с земной историей.
Сержант ещё долго смотрел ей в след без мыслей и без эмоций. Выдохнулся весь.
А потом его одолел сон.
7
Вдруг сержанта тряхануло, и сквозь спящее сознание пробился звук глухого удара. Сержант мгновенно очнулся. Был уже день, нещадно палило солнце. Они проспали, чёрт! Краем глаза он уловил, как что-то тёмное заслонило свет, и тот же миг новый удар, машина качнулась. Дама на заднем сиденье истошно заверещала, а в приоткрытое окно устремилась зубастая пасть. Новый удар, сильный жёсткий, словно монстр решил встряхнуть консервную банку, и морда ящера заскользила по стеклу, врезалась в проём, но не поместилась в щель и тогда чудовище бешено забилась об дверь. Оно истошно рычало, визжало, ворочая мордой и настойчиво пыталось-таки просунуть свою огромную чешуйчатую голову в приоткрытое окно.
- Как вы могли оставить окно открытым! – кричал доктор. – Закройте его немедленно!
Сержант вцепился в ручку, синхронно вспоминая, что ещё ночью доктор говорил, будто звери де не реагируют на машину вообще. Но в тот же миг ящер просунул в щель свои длинные когтистые пальцы и ухватился за край стекла, навалился. Сержант пытался крутить ручку, но она не поддавалась, не могла пересилить вес ящера. Хотя бы не дать чудовищу опустить стекло ниже, и сержант сдерживал этот его вес. А ящер бился в щели, фыркал, хрипел, изрыгая в салон фонтаны липкой утробной вони и слюней...