Внезапно стекло лопнуло, словно сахарное, разлетелось мелкой крошкой под скрюченными когтями монстра, и он с пронзительной прыткостью, растопырив пасть до невероятных размеров, устремился в лицо сержанта...
Сержант вздрогнул.
Темно и тихо.
Это был всего лишь сон. Он задремал. Улицу по-прежнему чернила ночь, но луна уже сдала свою ночную вахту. Лес таинственно безмолвствовал, даже как-то непривычно. Ночной народ истощился и затих.
Какой-то древний комар зудел где-то рядом. Сержант был рад его слышать, потому что созвучный комариному писку назойливый тинитус пропал, уши исцелились. Сержант заёрзал, устраиваясь на сиденье поудобней, повернулся на бок, освобождая засиженные места от нагрузки, но и новое положение не придавало уюта: тело согнуто в боку, а ноги выкручены. Под каблуком обо что-то железное брякнула бутылка, в которой громко булькнул недопитый бренди. Вытянуть бы ноги, потому как голени уже ныли от напряга. Как не крутись, ни ёрзай, а всё равно некомфортно. Сержант взглянул на дремлющего водителя. Тот сидел, неудобно опрокинув голову, упершись лбом в окно. Водитель неприятно с присвистом сопел носом. Сержант скосил взгляд на дверь. Управлением окном служила не ручка, а кнопка.
За стеклом, над вершинами деревьев, чёрное, беззвёздное небо начинало голубеть.
Занимался рассвет.
8
Досада, наверное, было бы не совсем тем чувством, которое проснулось сразу же после размежевания век. Нет, тайна, что оставила после себя отступающая ночь, всё-таки прояснилась самым что ни на есть уничтожающим разочарованием - розыгрыша не было. Но первый момент осмысления действительности верней всё же было бы назвать - страхом.
Страхом с примесью глубокого отчаяния перед лицом крайне безвыходного положения: они пропали, всё потеряно и помощи не будет. Только доктор Пермский оставался серьёзным и невозмутимым. Сержант же всё уяснил для себя ещё ночью и теперь пребывал в полной прострации. Он протёр запотевшее окно и просто смотрел на улицу.
Там, по ту сторону аквариума автомобильных окон их совсем близко плотной мрачной стеной окружал лес, и этот лес пугал.
Что такое лес в глазах обывателя? Это пикничок, шашлычок, грибы, рыбалка – идиллия для уединения, спасения от будней и богатство свежего воздуха. И в этом лесу уединение и богатство воздуха было в достатке, даже в чрезмерном достатке. Может быть, перенасыщенность кислорода отражается на яркости эмоций, но этот лес был явно не тем местом, которое обещает спокойствие. Это был лес Кин Конга, жутких циклопов и драконов, и деревья в этом лесу были под стать своим обитателям - гигантские, и всё это росло в высь, в небо настоящими доисторическими небоскрёбами. Весь этот громадный организм был поднят высоко на верхний ярус и водружён на колоссальные сваи, стволы по нескольку метров в обхвате, дремучие, косматые, поросшие мхом и жимолостью, опутанные лианами. То, что видел сержант из своего окна, так именно эти сваи, исполинские опоры для многотонной ноши, совсем рядом, перед носом, и они разбегались куда-то в непроглядную глубь бесконечного леса, словно колоннада величайшего храма древних титанов.
Лес были чёрен. Начинающийся день ещё не наполнил его лёгкие светом, и на самом дне, среди столпообразных стволов, куда и днём-то не проникали солнечные лучи со всеми своими призраками отсчитывала последние минуты уходящая ночь. И в окружении всей этой могучей растительности, то мизерное открытое пространство, где была оборудована площадка "А", назвать полянкой можно было бы лишь с большим натягом: так, пятачок, залысинка, лишённая деревьев. Их маленький мирок, который теперь съёжился до границ металлической обшивки транспортного средства был всего лишь крохотным пятнышком в безразмерном однородном мессиве, словно проглоченный зелёной жабой.
Нет, всё-таки рядом, прям за окнами автомобиля была вовсе не поляна, точнее не то, что привычно понимать под этим словом (травку, да цветочки), а некий постапокалиптический ландшафт, который так знакомо оставляют после себя лесозаготовительные предприятия. И здесь раньше стояли деревья, но они пали, и пали они не вчера, а довольно давно. Это тоже были гиганты, вековые, ширина стволов, которых превышало человеческий рост, так, что заглянуть за упавший ствол, и узнать, что делается по ту сторону, не представляло возможным. Деревья не были срублены, они были уложены какой-то страшной силой, настолько могучей, насколько сила та была способна вырывать тысячелетних гигантов из земли вместе с корнями. Теперь корни торчали скрюченными щупальцами, иссыхали на воздухе, и всё ещё сжимали в мёртвых узлах остатки той посеревшей почвы, которую, падая, прихватывали с собой из своего подземного царства. А под ними ямы. Вероятно, ночью сержант и стоял перед одним из таких корней, приняв его за близкого монстра. В полнейшей темноте сержант не мог его разглядеть, и сделай сержант пару шагов к нему навстречу, и он свалился бы в яму, которое оставило за собой выдернутое с корнями дерево. И таких ям было, павших деревьев было штук восемь или десять. Некоторые одинокие стволы устояли.