И вдруг откуда-то, словно отовсюду, и самое скверное, что совсем рядом послышалось жуткое утробное клокотание. Все разом замерли, прижались к камням, пропали среди антен хвощей, даже не решаясь от страха осмотреться и подметить источник опасности.
Однако клокотание не повторилось. Было тихо, и только ручей бурлил между камней.
- Вы что-нибудь заметили, профессор? – спросил шёпотом сержант.
- Только звук, - так же шёпотом ответил доктор. Он лез за сержантом следом и застыл в неудобной позе, как раз в момент раздвигания рукой мочала, и теперь оно щекотало ему лысину, а сор засыпался за воротник особенно уверенно.
- Что это может быт?
Доктор в ответ только вытаращил глаза и скривил губы, то бишь, не знаю.
Сержант осторожно посмотрел вперёд и вниз на ручей – никого. Тогда он медленно обернулся и посмотрел на хвост их пути на случай, если за ними было преследование, но и там никого не оказалось. Из хвощей можно было разглядеть только горбившиеся спины спутников и их макушки.
А может это просто сук дерева проскрипел? Ну, нет, мы тут не у цыганки на гаданьях: может – не может. Тут к худшему надо готовиться, а худшее значит только одно – в лесу, или на самом стволе, прям над их головами кто-то стоит. Или в лесу. Лес вот он, перед носом; папоротник растёт вплотную близко, непроглядный и спокойный. Там наверняка могла притаиться какая-нибудь гадина, и резонно, что эта гадина учуяла их, смотрела на них и чего-то ждала.
Так, что делать, что делать? Можно спрыгнуть вниз, а там будь что будет. Профессор говорит, будто в русле ручья сравнительно безопасно, но, если надо, будем отстреливаться. Второй вариант: укрыться под бревном и переждать. Места тут всем хватит и жимолость к тому же скроет от лишних глаз.
Решено – под бревно.
- Ползите сюда, - прошептал сержант. - Тут отсидимся. Только тихо!
А сам достал свой пистолет.
Все, честно стараясь не шуметь, полезли под упавшее дерево, туда, где оно под углом примыкало к земле. Там густая жимолость, да мочало надёжно упрятали бы в темноте людей. От мокрых хвощей чесались руки. Их антены предательски шелестели, с них слетали белесые мошки, яростно бросались на лица непрошенных гостей, стараясь, ценою своей жизни, залепить глаза, набить битком рот и ноздри. Исподтишка из зарослей хвощей глаза норовили выколоть и ощетинившиеся павшие ветки. Их приходилось аккуратно отодвигать в сторону и следить, чтобы напряжённо согнутая ветка не хлестанула по лицу позади идущего. И если что-то хрустело под весом человеческого тела, то казалось, что хруст отдавался громом. Тогда все замирали, прислушивались. Хватательные придатки древнего вьюна оказались ворсинистыми, липучими, они воинственно цеплялись за одежду. Связанные в кули пуловеры ужасно тяготили движение, к тому же их приходилось держать на весу и, во избегании бренчания, не стукать об камни. И естественно, тому, чего пытаешься избежать, должно свершиться.
Водитель карабкался замыкающим. Давеча он пристроил свой куль за спиной, и довольно неудачно пристроил - куль упрямо съезжал с плеча. Водитель решил его перевесить поудобней, но вовремя заметил, что рукава пуловера, стянутые в узел, стали предательски расползаться. Водитель сообразил, что сейчас узел таки развяжется и все консервные банки весело и бойко поскачут вниз по камням с таким звоном, что для всех хищников в мире этот звон будет громыханьем медных литавр, радужно зазывающих на богатый пир. Водитель успел перехватить узел, но таки куль брякнул об скалу. Удар был глухой, энеэргопоглотительный, как и полагается наполненной до отказа консервной банке, однако этот стук мужику показался громовым раскатом, и с холодеющим ужасом, ожидая неотвратимых последствий, он крепко зажмурился.
Но яростного рычания не последовало, не последовало тяжёлых шагов, гнетущего дыхания и хруста сокрушаемых деревьев. Вообще ничего не произошло, только где-то высоко в листве шумел полуденный ветер, а внизу журчал родник. Водитель наложил на себя крёстное знамение и полез дальше под бревно. Там его встретили глаза полные упрёка, коим он ответил виноватой улыбкой, и чтобы ему ещё не всучили вдогонку оплеуху, устроился под бревном как можно глубже, в неудобной скрюченной позе, уперевшись затылком в гнилую кору.