- Ой, мамочка! Мамочка!
Сержант бы прикрикнул на неё, и даже обматерил бы самыми крайними по неприличности словами, но не мог – она лихорадочно душила его. Свободной рукой, он вцепился в девичье предплечье, тем самым упустил необходимый толчок от скалы и с головой ушёл под воду, но и под водой он её продолжал слышать. И пронзила мысль – её жрут, плезиозавр или какой другой речной монстр вцепился в нежную плоть ребёнка. Мысль, повергающая в ужас, и как производным этой мысли вдруг твёрдым стержнем объявился инстинкт - спасать не девушку (в зубах у морского змея она обречена), а в первую очередь спасать самого себя. Под водой он слышал истошный девчачий вопль, он чувствовал, как девчонка барахтается ногами, пиная сержанта коленками и толчками дёргая его тело из стороны в сторону. От этой тряски, её тонкие ручки смертельной удавкой всё уже и уже сходились не его шее. Теперь, в двух рывках от места, где до дна можно было дотянуться ногами, сержант уже сам судорожно боролся за свою жизнь. В голове промелькнули моменты, когда в детстве он так же боролся за неё, в кипящем водовороте канала на ГРЕС, когда швыряемый и закручиваемый рыхлыми вихрями бешеной воды, он дико грёб, но даже не в силах был разобрать, грёб ли он на дно или к поверхности.
И теперь сержант потерял ориентацию, столь лишь невыгодной разницей, что он уже не грёб, а просто болтал ногами. Вторая рука ещё крепко сжимала куль, который уже полностью ушёл под воду, и этой руки сержанту крайне не хватало. Бросить тяжёлый куль! Бросить его ко всем чертям! Бросить со всем жизненно важным содержимым, бог с этим, с барахлом - пусть тонет… как вдруг что-то ухватило за куль и силой потянуло его, на себя. Это был пик агонии, в которой задыхающаяся грудь уже на последней грани терпимости требовала свой рефлекторный вздох, и лёгким уже не важно, если этот вздох будет сделан под водой. Сержант лишь успел сообразить, что треклятый куль всё-таки кто-то пытается вырвать, и слава богу, что куль, а не голову, и сержант разжал на нём пальцы. Освобождённой рукой он забалансировал так, что на мгновение сумел вынырнуть и глотнуть воздуха. Другой рукой он по-прежнему разжимал одеревенелые предплечья барышни, которая, таки успевши окунуться и нахлебаться воды, теперь громко откашливалась в сержантское ухо, импульсивно выбрасывая из своей маленькой груди вместе со слюнями хныкающие звуки. Но теперь сержант ухватил контроль и сумел догрести до мелководья, пока его ноги не упёрлись в песчаный грунт. Только сейчас, обеими руками он сумел разжать спутанные девчачьи клешни, но пришлось ещё пройти немного вперёд, прежде чем он мог осмотреться.
Он ожидал увидеть длинную шею, хребет или ласты чудовища, но ничего не было. Не было большого разливающегося кровавого пятна, а была девушка, по шею в воде, со слипшимися волосами и натужно откашливающуюся.
Им никто не угрожал. Рядом, ближе к берегу стоял водила.
Понадобилось время, чтобы прийти в себя. Сержант и сам никак не мог надышаться, он буквально жрал воздух.
- Что это было? – прохрипел он наконец, обращаясь к девице.
- Я испугалась, - прошептала барышня умирающим голоском.
- Чего испугалась, дура? – сержант сделал три вздоха. - Тебя кто-то укусил?
- Я испугалась, что мы утонем.
Твою мать, подумал сержант. Он попытался поймать её глаза, но она опустила их так низко, что сержант видел только большой девчачий лоб с синяком, на месте давешней шишки. Для неё тут было не мелко, и она едва не касалась воды губами, казалось, будто она её пьёт. Сержанту хотелось сказать что-то очень длинное и очень грубое, но он решил, что на длинное ему сейчас не хватит дыхалки. Может и к лучшему, что девчонка не смотрела на него, лицо сержанта было не просто красным, а скорее пунцовым, не столько от удушья, сколько от ярости. Казалось, что вода вокруг начнёт вот-вот закипать. С минуту он выжигал на её лбу вторую метку за сегодняшний день, но пугать уже до смерти перепуганного ребёнка сержанту не оставляло времени тяжёлое дыхание. Он, глубоко вздохнул, вроде успокоился, упёрся об скалу. Он вдруг понял, что очень хочет спать. По их, оставленному в будущем, времени уже должна быть глубокая ночь.