Сержант шёл, обтирая плечи о шероховатый камень стен. Стены высокие, с лёгким изгибом, но совершенно вертикальные, выглаженные водою, отшлифованы песком, никакого уступа, вскарабкаться по ним дело немыслимое даже для любителей фри-клаймбинга. Сержант уже видел подобный каприз природы на фото во всяких журналах. Чудо природы в разнокалиберную полоску из светлых и тёмных красноватых слоёв песчаника находилась где-то в Северной Америке, вернее, ещё появится там через сто миллионов лет, но, получается, оно - не уникат. Природа любит повторяться. Что-то подобное наверняка уже было и будет в другие времена в других местах.
Хотя опять же, почему такие чудеса природы своим местом рождения выбрали нацелено континент Северной Америки?
Сейчас это был туннель сквозь песчаник, но в сезон дождей, эти коридоры наполнялись водой, превращая лабиринт в русло реки, а окрестные скалы на месяцы становились группой мелких островков. Уровень подъёма воды выдавал себя границей, которую не смела переступать юрская многолетняя растительность, и граница эта была очень высоко над головой. Там сверху, на крыше скал, эта растительность смыкалась в непробиваемый изумрудный свод, напуская в высокий узкий коридор тревожные сумерки. Было тихо. Босые ноги вязли в сухом песке.
Сержант утешал себя мыслью, что, по крайней мере, на данном отрезке пути большой хищник им не опасен – слишком тесно. Но очень скоро он разочаровался - путь заметно расширился, зелёный потолок стал нехотя раздвигаться, словно молния гигантской палатки и уже давать первые бреши, через которые, косо пробивая мрак, вонзались в крутые стены золотые копья солнечных лучей. Теперь в расщелину поместился бы даже давеча потерянный автомобиль.
И никаких разветвлений, просто один единственный путь вперёд. Коридор постоянно петлял и не зря получил своё прозвище «Лабиринт». А ведь если тут поместится автомобиль, то поместится и динозавр любого формата. А вдруг ящер окажется уже за следующим поворотом? Как его обойти? Куда бежать от хищника, если это будет хищный динозавр?
Своей тревогой сержант поделился с доктором.
- Вы обратите ваше внимание на песок, мой друг. Видите, тут нет никаких следов динозавров. Они сюда не ходят по одной главной причине - лабиринт выводит к морю, а у моря им нечего делать, морской курорт ещё не придуман. Будьте спокойны, мой друг, - уверял доктор.
Но сержант не мог так просто успокоиться. Интуиция подсказывала ему, что подобные места прекрасная ловушка, как та ловушка для мамонтов, которую устраивали неандертальцы. Но они проходили метры, и ничего не происходило. Проходила и тревога, потому что за каждой петлёй коридора, за которой можно было ожидать недобрую встречу, на счастье, были всё те же стены, камни и песок под ногами.
Контроверзою беспокойному шуму речного пляжа, лабиринт предлагал тишину и покой. Там зной и духота, там напекало голову и, несмотря на близость воды, томило жаждой; а тут, в туннеле, прорезанном через песчаник гениальным архитектором природой, послеполуденную тень можно было бы назвать интимным полумраком, близость скал стала привычной и не наседала своей массой. Путь напоминал скорее экскурсию по, не чаявшим туристов, запутанным улочкам где-нибудь в старом районе Стамбула. Тут сквознячком пробегал вечерний бриз, нёсший с моря запах соли и ещё какой-то особенный морской запах, над головами сухим шорохом потирала лапы мрачная растительность, далёкая, недосягаемая для зубов вегетарианцев. Всё было очень спокойно, мирно и ласково. Настоящая идилия. И сержанту тут начинало нравиться.
Он вспомнил промёрзший город, непреодолимый утренний подъём на службу, пробки на дорогах, серый снег, серые машины, серые люди – пустой, бесперспективный мир. Тоска серая. Почему-то люди говорят, что тоска зелёная, хотя как может такой приятный, успокоительный цвет, как зелёный, быть притянут к серому состоянию, которым, собственно, и является тоска? Нет, тоска именно серая, как и мир, в котором она обитает. А ещё вспоминалось серое лицо жены, которая, правда, не ворчала на него из-за задержек на службе, но сержант чувствовал её недовольство. Он чувствовал это именно по её раздражённому молчанию, по её небрежному: «Ужин на плите», «Я пошла спать», или самый томительный, самый безнадёжный вопрос: «Завтра когда будешь?». Каждый вечер он находил её маленьким комочком в углу на диване, словно загнанный туда сквозняком, небрежно игнорируемый скатавшийся клочок пыли. Поджавши под себя ноги, уже в ночнушке, она была занята единственным своим другом – телевизором, и сержант понимал, что жизнь между ними протекает мимо, они живут в одной квартире, но как бы в разных вселенных, и лишь тогда, когда их вселенные моментами соприкасались, хронической болью в сержанта проникало это её истомлённое напряжение, слышался в молчании тот её серьёзный разговор, который уже давно просится с языка и требует быть устаканенным, но откладывается на когда-нибудь и, в итоге, никогда не находит силы облечься в звук. Она страдает от молчания, но не идёт на диалог, потому как знает, какая у сержанта работа и ей его работа не нравится. Ещё она страдает от того, что у сержанта опасная работа, и что может случиться день, когда сержант может не вернуться, просто, вот так вот взять и никогда больше не вернуться…