Всякие прочи парижские тайны, которые нас
Бедных угрюмых совков так о! эх! поражали
Через своё синема, и Мишель же Мерсье! И Клаудия Кардинале!
И остальное шипучее всё и блистючее, кое бельфранс;
Или ещё вот отличное слово имеется — этуаль.
Сразу сиянье сияющее слышим мы в нём, но оно — сквозь вуаль;
Сразу сияние в нём — но такое как дымчатое; ну, как ног
Ох, увлекательнейшее нам известно, бывает, мерцание и свечение — через чулок
Чёрный, что, кстати, по ихнему же называется также — муар,
Также — нуар; итд; (что воспел, кста сказать, — Ренуар)
Лоск глянцявитый неяркий, угар, о! кошмар, о! пожар!
Ну, а мораль из всего из сего вытекающая… Да какая мораль? Только: ох!
Ибо, в общем, обычный являясь лох,
Как и в семьмисяттретьем, так и вот сейчас, рот разиня, сижу и смотрю.
И одно только «ох» вышссказанное повторяю. И в завершение — повторю.
1993. По материалам французского кинематографа.
... И вот вот так они сидят
***
... И вот вот так они сидят,
Являясь будто кипячёный лимонад.
Еще верней, они как будто бы варёный лук.
Семидесятые вокруг
Своей тухлятиной смердят,
Да добавляется людями то и дело «пук» да «пук-пук-пук».
Семидесятые — ох, презираю!
Вонючую их спёртую тухлятину!
Умом, конечно, что они, их обитатели, не виноваты, — понимаю;
Но, сука, вонько же! Ох как непродыхательно!
И это (оп) ещё тебе одно (оп) обвинение, совок!
Вон сколь людей своей пердятиною провонять ты смог.
Да так, что до сих пор они такими и остались —
Те, кто тогда ещё твоим зловоньем надышались.
1993 07
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
***
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!
1993 11
Сиреневый, серебряный, жемчужный, весь переливающийся
***
Сиреневый, серебряный, жемчужный, весь переливающийся,
Цвет, коий есть отличный, и амбивалентный, гад —
Одновременно и весны и осени; и люди все, охуеваючичи,
На это дело типа всячески глядят;
Сиреневый, лиловый, серебристо-фиолетовый,
Цветами этими зазывными природа прям с утра вовсю роскошествует.
И каждый спрашивает сам себя: к чему бы это?
И понимает: просто так! Весна! Такая вот она хорошая!
Жемчужный, серебристый, перламутровый, переливающийся;
Не побоюсь такого слова — весь опалесцирующий;
Такой, короче матово мерцающе-сияющий, —
Вот он каков, апреля цвет, его туманной сырости;
Серебристый; да. Цвета русалки.
Такая скользкая которая, такая водоплавающая;
Ну, далее оно само напрашивается: там про покупку алко-,
Чего-то содержащего, чтоб жизнь пошла ну вот такая уж ваще;
Что...
и т. д.
1994.04
Джаз, сия музыка небрежная, нарядная
***
Джаз, сия музыка небрежная, нарядная,
Сия шикарная. Она подпрыгивает.
Она наяривает и раскачивается в радио, —
Ведь это лето! Это лето, вот, вокруг, и всё вот так вот обстоит,
Как будто здесь — Америка! Её просперити!
Да впрочем, фигле то просперити, — как просто молодость!
И трам–парам (тут не придумал), трам-дурам, и те проспекты все
ТурАдамдам (тут не придумал тоже) — йа! вот так всё тойсть; —
Ведь это лето. Да ещё и девушки! И в летних сумерках
Их ноги золотистым светятся, и в полумраке сумерек мерцают,
Такие золотистые, и скользкие, и узкие, —
Как точно шпроты в масле, вот как прям они таинственно мерцают!
Ведь это лето! Лето жёлтое, и лето бежевое, выжженное;
Ведь это лето, южное ужасно всё такое,
Оно и палевое, и оно и рыжее, —
Вот оно лето, ежели когда (так редко!) есть, — оно такое.
Ведь это — лето! И оно такое, будто бы вокруг шестидесятые,
Ещё невинные; начало их; которые залиты солнцем так,
Которые восторгом наступающего будущего обуятые,