— Дело в том, сударь, что у кареты вас дожидается господин Перро, — оправдывался Роз, пока они шли к выходу. — Кроме того, вас хочет видеть господин Летелье — ему угодно переговорить с вами об одном важном деле, касающемся, как он сам мне сказал, безопасности государства.
Кольбер не удостоил его ответом, но в глазах его вспыхнул неприятный огонек. Что за спешность привела сюда дознавателя в такой час? Имя Перро напомнило ему о дурных вестях, приходивших в последние дни и омрачивших его ослепительный триумф.
— Что-нибудь откопали? — бросил он дознавателю, не сочтя нужным поздороваться.
Перро пробормотал что-то невнятное, придерживая дверцу кареты, пока Кольбер с Розом усаживались.
— Конечно же, нет! — все больше распаляясь, продолжал Кольбер. — Но не мог же он, черт возьми, испариться! Мальчишка наверняка где-то затаился! Так разыщите его! Что мне делать, если этот чертов Мольер даже не знает полного имени своего секретаря, а вы — где он прячется? Самому, что ли, его искать?
Наклонившись к дверце кареты, Кольбер бросил суровый взгляд на застывшего Перро.
— Мне нужны результаты, Перро. И быстро. Отыщите мальчишку, отыщите бумаги… найдите хоть что-нибудь, черт бы вас побрал!
Кольбер со злостью задернул шторку и резким ударом в переднюю стенку кареты дал знак трогаться. Провожая взглядом экипаж, Перро сглотнул подступивший к горлу комок.
Кольбер глубоко вздохнул. От слов и тона, каким он отчитал Перро, у него во рту остался сладкий привкус. Впрочем, не настолько приятный, чтобы вернулись утраченное спокойствие и радостные воспоминания о сегодняшнем дне.
«Остается понять, что действительно у короля на уме, — размышлял он. — Не нравятся мне ни аудиенция Фуке, ни затея с советом по внешней торговле. Надо бы заручиться более надежными сведениями».
Его неприятное лицо расцвело в широкой улыбке.
«Ну, конечно! Прекрасная мысль! — подумал он. — Вот как можно узнать о намерениях короля, а заодно покончить с делом, в котором Перро увяз по уши, хотя так хорошо его начал!»
С довольным видом он повернулся к сидевшему рядом Туссену Розу и сказал:
— Как только приедем, устройте мне встречу с племянницей кардинала.
— С которой из них? — с опаской осведомился Роз.
Кольбер вздохнул:
— С Олимпией, понятно.
Усевшись поглубже на удобной скамье кареты и закрыв глаза, Кольбер вновь обратился к воспоминаниям о том, как он принимал присягу: «Интендант финансов!..»
А Роз сидел, сложив руки на коленях, и молчал, не смея спросить, как срочно следует устроить требуемую встречу.
49
Мон-Луи — воскресенье 3 апреля, восемь часов вечера
Кольбер узнал дорогу в Мон-Луи. Правда, на этот раз, в отличие от того, что произошло в ночь на 10 марта, он направлялся туда в открытую. Через посредничество Летелье он собирался встретиться с архиепископом парижским, который не был в столице уже лет десять. Возможность повидаться с наполовину тайно вернувшимся во Францию Полем де Гонди радовала Кольбера, тем более что отныне он не пренебрегал ничем в безудержных поисках любой поддержки.
После объявления о смерти своего врага Мазарини бывший фрондер обустроил в Париже собственное посольство. Тем не менее, опасаясь ареста, римский изгой все же попросил прибежища у отца де Лашеза и в его личных покоях теперь ждал гостя. А гость между тем с наслаждением представлял себе, с какой тоской в сердце архиепископ смотрит в окно на предместье города, так давно им покинутого.
— Сегодня в полдень в Париж пришла настоящая весна, монсеньор, хотя солнце Франции, понятно, не идет ни в какое сравнение с итальянским, — входя в комнату, сказал Кольбер с легкой иронией.
Поль де Гонди медленно обернулся на голос, оторвавший его от раздумий.
— Зима закончилась, господин Кольбер, и солнце теперь светит повсюду, — ответил архиепископ.
После обмена приличествующими случаю любезностями они разместились в креслах друг напротив друга в скромном жилище настоятеля монастыря.
— Дорогой Кольбер, не стану скрывать от вас причину моего приезда. Со смертью Мазарини для королевства настала новая эпоха. По-моему, пришло время отказаться от прошлого, — решительно проговорил архиепископ. — Многие требуют моего возвращения в Париж и просят меня опять занять архиепископское кресло, тем более что оно принадлежит мне по праву!
«Славный малый, а какой самоуверенный!» — подумал Кольбер, стараясь делать вид, что внимает каждому слову Поля де Гонди.
— Хотелось бы верить, что я не имел возможности вернуться в дорогое моему сердцу отечество из-за недопонимания между королем и его святейшеством, — все более уверенно продолжал архиепископ. — Я же со своей стороны всегда хранил верность его величеству. Это, собственно, и заставило меня выступать против финансовой политики кардинала, сопряженной с недопустимыми издержками. Сегодня же изгнание чрезвычайно угнетает меня. Отныне самое заветное мое желание — вернуться в Париж. Зная цену подобному прошению, я готов дать любые гарантии моей доброй воли в отношении короля.
«Вот оно что!» — подумал Кольбер и кивнул, предлагая архиепископу продолжать.
— Одним словом, господин Кольбер, я твердо решил сложить к ногам его величества мои права на архиепископство парижское…
«Замечательно!» — подумал Кольбер, по-прежнему храня молчание, чтобы позволить Полю де Гонди раскрыть и другие свои намерения.
— Разумеется, — продолжал бывший фрондер, — необходимо, чтобы король в знак вновь обретенного доверия ко мне предоставил гарантии, позволяющие бывшему узнику и изгнаннику надеяться на то, что он будет волен перемещаться, как ему заблагорассудится.
— Понимаю, господин архиепископ, — сдержанно сказал Кольбер. — Но вы сами только что упомянули о любых гарантиях со своей стороны?
Удивившись подобной, по меньшей мере равнодушной реакции, Поль де Гонди на мгновение задумался, прежде чем ответить.
— В таком случае мои друзья, чье влияние в королевстве вам известно, будут вам чрезвычайно обязаны.
«Это уже интереснее», — подумал Кольбер, поняв намек на праведников и на их безоговорочную в прошлом поддержку Фуке и его семьи.
— И что дальше? — допытывался человечек в черном, стараясь развить преимущество своего положения.
— Так вот, господин Кольбер. Вы ищете бумаги, похищенные из дворца кардинала. Впрочем, теперь они уже не у тех, кто так или иначе был причастен к их исчезновению.
Кольбер насторожился. «Чертов архиепископ! — подумал он, услышав эти откровения. — Вот, значит, почему он здесь обосновался».
— Однако то, чего вы, понятно, не знаете, касается подлинной сути похищенных бумаг. У меня имеется на этот счет предположение, вполне заслуживающее доверия.
— Я весь внимание, монсеньор, — неожиданно веселым тоном бросил Кольбер.
— В нантской темнице, куда велел заточить меня Мазарини, я сидел в одной камере с человеком, чьего настоящего имени так и не узнал, — пояснил Гонди. — Он отрекомендовался Наумом.[42] У нас было время познакомиться поближе, и могу заверить, человек он был весьма просвещенный и заслуживающий доверия. Я не раз имел возможность убедиться в справедливости его суждений и рассказов. Наум был болен. Чувствуя близкую смерть, он пожелал мне открыться. Не знаю каким образом, но, по его словам, ему удалось продать кардиналу Мазарини какие-то невероятные документы, причем за круглую сумму. А вскоре его арестовали. Он был убежден — кардинал хотел от него избавиться. Умирая, бедняга назвал мне место, где спрятал свои деньги. На его золото я и смог перебраться в Рим и жить там после бегства из Франции, — заключил Поль де Гонди, довольный тем, что оставил Мазарини с носом.
— Что же, — спросил Кольбер, — было в этих «невероятных документах»?
— По его словам, там была формула, с помощью которой якобы можно прочесть некий текст, способный подорвать основы государства и святой Церкви. Больше мне ничего не известно. Наум оказался не очень-то словоохотлив, а кроме того, из-за болезни подолгу находился без сознания. Вы, конечно, не могли не обратить внимания на имя Наум — оно наверняка значилось в бухгалтерских отчетах его высокопреосвященства? — с чуть заметной улыбкой спросил Поль де Гонди.
42
Наум — имя седьмого из «малых пророков» (в переводе с еврейского — утешитель). (Прим. перев.)