- В новом обществе вам может не хватить на это денег. Я бы на твоём месте не женился на женщине, которая яйцо сварить не умеет...
- Кстати о яйцах, - сказал Анри, крепко ухватив Пьера за означенную часть тела. - Не угодно ли гражданину комиссару заткнуться и использовать оставшееся нам время как следует?
Так ты всё-таки женишься на ней, подумал Пьер, скользя влажными от пота руками по его выгибающемуся телу. Выйдешь отсюда, разыщешь глупышку, так трогательно отреагировавшую на известие о том. что её жених - здоровый мужчина, и отведёшь её под венец, и она нарожает тебе кучу детишек, и они будут плакать от голода, а ты будешь шляться по борделям и трактирам и иногда подставлять зад своим собутыльникам, а иногда они будут подставлять зад тебе, пока ты окончательно не сопьёшься, спустив даже то небольшое состояние, что сумела сохранить для вас твоя Анн-Мари, и умрёшь от апоплексии в какой-нибудь сточной канаве, а она, располневшая, обрюзгшая, не нужная никому, похоронит тебя в общей могиле, изящно сморкаясь в чёрный платочек и кляня тебя последними словами. Так будет, потому что ты паршивый аристократишка, представитель загнивающего класса, и потому что уже утро, солнце встало, и тебе пора возвращаться в камеру, а мне - ехать в Шантильи, ловить других трусливых глупых крыс.
- Почему ты не ушёл, пока я спал? - спросил Пьер.
Анри смотрел на него снизу вверх; его давно не мытые волосы свалялись в колтуны, и ему явно пора было побриться.
- Глупо, - сказал он.
- Что глупо?
- У вас же тут охрана на каждом шагу. Я даже с этажа не выйду.
Верно, но...
- Только это глупо или...
Молчание.
- Говори уже.
- Глупо, если уж я не сделал этого ночью, - неохотно ответил Анри.
Пьер помолчал, осмысливая услышанное. Ты же знал, сказал он себе. Ты знал. Ты с самого начала знал...
- Когда?
- Когда ты наклонился, чтобы поднять подушку. Я тогда подумал, что лучшей возможности у меня не будет. И бутылка у меня стояла под рукой.
- И ты этого не сделал, - после долгой паузы сказал Пьер.
- Как видишь.
- Почему?
- Вина было жаль, - коротко ответил Лабрен.
Пьер перелез через его растянувшееся тело, подошёл к окну, распахнул тяжёлые занавеси. День обещал быть ясным, хотя Пьер знал, до чего обманчиво мнимое тепло маленького далёкого солнца, разливавшееся по ту сторону стекла.
- Одевайся, - сказал он.
У него ещё был шанс успеть на утренний дилижанс.
* * *
Он угробил в Шантильи целый день - да, именно угробил, потому что наводка оказалась липой. То есть там, видимо, действительно было гнездо контров, но никакой сходки в указанном месте не происходило. Пьер не хотел верить в такую неудачу и до самого вечера рыскал с опергруппой по району, надеясь на чудо. Чуда не произошло. Ночевать он остался в Шантильи, в паршивой гостинице, оккупированной полчищами кровожадных клопов. Утром следующего дня Пьер уехал в Париж первым дилижансом, пребывая в самом ужасном настроении за последние дни.
Ему хотелось видеть Анри - только постоянные мысли о нём дали Пьеру силы пережить вчерашний отвратительный день, - но, подумав, он скрепя сердце решил всё-таки заехать домой. Пьер не был там три дня, и ему страстно хотелось вымыться и сменить одежду.
Розина встретила его встревоженным аханьем и следующие полчаса отчитывала за то, что он пропал на три дня. И верно - он ведь сказал, что отлучится всего на одну ночь. Пьер завалился в ванну и какое-то время лежал, откинув голову на край кадки и закрыв глаза, а Розина бегала вокруг него, подливая горячую воду, и всё никак не уставала причитать. Пьеру же хотелось раствориться в блаженной неге и всласть помечтать об Анри, поэтому в конце концов он гаркнул на неё так, что женщина тут же смолкла и выбежала из комнаты.
Прежде чем докладывать Монуару о своём провале, Пьер заглянул в комиссариат соседнего округа, куда, как он узнал, из-за какой-то бюрократической формальности переправили Анаис Дюранж, то есть мадам Лавернэ. Ему нужна была её подпись на показаниях, чтобы окончательно подтвердить легитимность приказа об освобождении Лабрена. В комиссариате стояла какая-то суматоха, ему никто не мог внятно ответить, в чьём ведомстве находится эта арестантка, и Пьер убил впустую ещё час, шляясь по приёмной, будто рядовой гражданин. Мысли об Анри тем временем грозили перейти в форму навязчивости, и Пьер понемногу начинал сатанеть, но тут его наконец-то приняли. Мадам Лавернэ, постаревшая с виду лет на двадцать, неглядя подписала всё, что он ей подсунул. Дело было сделано.
Когда Пьер влетел в свой кабинет, была уже половина пополудни. Филипп вздрогнул, когда он вошёл, и не поздоровался первым, против обыкновения.
- Доброе... нет, пожалуй, уже добрый день, - не глядя на него, быстро бросил Пьер, идя к своему столу. - Как вчера погуляли?
- Нормально, - промямлил Филипп.
- Хо-ро-шо, - протянул Пьер. - Монуар меня сегодня не спрашивал?
- Спрашивал, гражданин комиссар...
- В котором часу?
- В восемь.
Чёрт, ясно, Монуар ждёт немедленного отчёта об операции в Шантильи. Как жаль, что его нечем порадовать. Зато я заткну его ненасытную пасть показаниями мадам Лавернэ, пусть подавится.
- Филипп, а где досье на Лабрена? Я его вроде бы позавчера оставлял на столе, вы не брали?
Филипп промолчал.
Пьер вскинул голову.
- Филипп? Я спросил, где досье Лабрена.
- Его забрал комиссар Монуар.
Боже.
Боже, милосердный бог роялистов, подумал Пьер.
Несколько мгновений ему показалось, что его сейчас вырвет от ужаса.
- Как? По какому праву?! Когда?!
- Вчера утром, гражданин комиссар... Он сказал, что теперь ведёт это дело и...
Пьер не дослушал его. Он пулей вылетел из кабинета, едва ни сбив с ног проходившего мимо клерка, промчался через коридор и понёсся вниз, к тюремному отделению. Проще было зайти к Монуару, но он хотел увидеть сам, хотел убедиться, что ты здесь, с тобой всё в порядке...
В тюрьме Лабрена не было.
- А его забрали вчера, - сообщил пристав, не пытаясь скрыть озадаченность видом гражданина комиссара, врывающегося в тюрьму комиссариата так, будто она была Бастилией, а он - Юлэном. - Комиссар Монуар, да, сказал, что для допроса. Нет, я не знаю, куда его перевели.
Нет, мысленно кричал Пьер, нет, проклятье, нет же, нет! Я ведь уже привёз эти чёртовы показания!
Он ворвался в кабинет Монуара, меньше всего на свете заботясь о том, как выглядит и что о нём могут подумать. Монуар сидел за столом, теребя в руках пресс-папье. Он допрашивал арестанта, и кроме них в кабинете находились ещё секретарь и два пристава, но Пьер их не замечал.
- Где он?! Что вы с ним сделали, мать вашу?! Отвечайте немедленно!
Монуар встал. Его глаза, обычно сонные, с припущенными тяжёлыми веками, были широко раскрыты и горели странным жёстким огнём, которого Пьер в них раньше никогда не видел.
- Всем выйти, - коротко велел он.
Пьер не видел, как они выходили, только вдруг понял, что кабинет опустел.
Монуар обошёл вокруг стола и положил руку Пьеру на плечо.
- Сядьте, Ванель.
- Отвечайте, где он, чёрт вас подери!!!
- Вчера днём Лабрен был передан Революционному трибуналу, - резко сказал Монуар. - Вечером его дело заслушали. Приговор приведён в исполнение сегодня утром. Теперь вы сядете?
Пьер думал - почти ждал - что его ноги подкосятся сами собой, как это обычно бывает с людьми, на которых вдруг обрушивается то, что они неспособны вынести. Но они словно одеревенели, как и всё его тело - он чувствовал, что не может шевельнуться, и ни единой мысли не было в голове, ни одной.
Монуар взял со стола графин с прозрачной жидкостью, налил половину стакана, вложил Пьеру в руку.
- Выпейте. Пейте, вам сказано!
Пьер подчинился. Если бы ему сейчас приказали выйти через окно - он бы вышел.