В стакане оказалась водка - дешёвая, ядрёная русская водка, обдавшая огнём дёсны и гортань. Анри наверняка сказал бы, что только плебеи могу пить такую дрянь.
Это была уже хоть какая-то мысль. Алкоголь помчался по окаменевшим жилам, разгоняя кровь, и Пьер вдруг почувствовал страшную слабость во всём теле. Ноги наконец оправдали его ожидания и подкосились, и если бы Монуар не подставил стул, он упал бы.
Монуару сейчас, должно быть, до смерти хотелось съязвить по поводу железного комиссара Ванеля, оказавшегося на грани обморока... А может быть, и не хотелось.
- Как вы могли? - наконец с трудом проговорил Пьер.
- Как я мог? - глаза Монуара сузились. - Как вы могли! Вы не только предали Республику, вы оплевали её честь, вступив в связь даже не с арестанткой, а с арестантом! С мужчиной! И это революционный комиссар, показательный пример гражданина новой Республики!
Избавь меня от этой долбаной пропаганды, хотя бы сейчас, хотелось попросить Пьеру, но он не мог выговорить ни слова.
- Я всегда знал, что вы гомосексуалист, - помолчав, уже спокойнее сказал Монуар. - Чёрт возьми, да весь комиссариат об этом осведомлён. Но вы умудрялись сочетать свои пристрастия с поистине образцовой работой. И никто не чинил вам препятствий. У нас свободное общество.
- Свободное, - еле ворочая языком, выдавил Пьер - водка ударила ему в голову, и кабинет плыл у него перед глазами, дёргаясь, будто обезглавленный труп, пляшущий на гильотине свой последний танец. - Свободное... общество... где невиновного пускают под нож, только потому, что он...
- Да вы в самом деле ослепли, что ли, от своей похоти?! - яростно перебил его Монуар. - Ваш Лабрен был руководителем объединения террористов! К группе Бавилля он отношения и правда не имел, да ему это и не нужно было - он сам заправлял бандой куда опаснее бавиллистов!
- Это ложь. Лабрен не был контром, он...
- Он был, - раздраженно перебил Монуар. - Против него дали показания.
- Клевета... фальсификация...
- Поверьте, человек, написавший донос - последний, кого в данном случае можно обвинить в подобном.
Донос?.. Ну конечно. Он ведь знал, что этим кончится. Они были слишком неосторожны. Не думали ни о чём, кроме своих желаний. И оставили столько следов...
- Кто? - собравшись с силами, внятно спросил Пьер.
Монуар вдруг отвёл взгляд, хмыкнул, словно ему было неловко.
- На кого бы вы подумали в последнюю очередь, а, комиссар?
Пьер растерялся. Неужели Филипп?.. Или...
- Анн-Мари ля Вийон, - сказал Монуар и посмотрел на него. - Вам знакомо это имя, не правда ли?
Анн-Мари? Чёрт... но как же такое возможно? Ведь она просила за него... плакала... она хотела его спасти... Да - до того, как поговорила с ним. Ты же помнишь, Пьер, с каким лицом она вышла из камеры. Анри сказал ей нечто такое, за что она возненавидела его. Люто. Раз и навсегда. Настолько, что отправила его на гильотину. Она отправила, а не ты...
Анри, что же ты такое ей сказал?
- Анн-Мари ля Вийон? - медленно переспросил Пьер.
- Кузина Лабрена, - кивнул Монуар. - И его невеста. Бывшая, как она сказала... Эта мегера ворвалась в участок в восемь утра и стала орать, что один из наших комиссаров трахает заключённых. Счастье, что я услышал её вопли первым. Иначе бы вы сейчас тоже обнимались с тётушкой, Ванель.
- Не говорите так, - выдавил Пьер. - Это... омерзительно...
- Вы гораздо омерзительнее, поверьте, - отрезал Монуар. - Вы обязаны мне теперь по гроб жизни, ясно вам? Я сумел замять это дело, но ля Вийон помимо прочего заявила, что её ненаглядный родственник активно общается с контрреволюционерами. Сама она в группу не входила, мы проверили, но, видимо, знала, чем занимается Лабрен. Эту часть её показаний слышал мой секретарь, так что уже ничего нельзя было сделать. Я пытался затянуть дело до вашего возвращения, но...
- Вы знали, - сказал Пьер. - Вы нарочно отправили меня на сутки в Шантильи. Вы хотели убить его за моей спиной, и вы это сделали. Вы...
- Спокойно, - видя, что он поднимается, Монуар отступил на шаг, но решимость не исчезла из его глаз. - Вы слышали, что я сказал, или нет?! Ваш любовник был контрреволюционером! Одним из предводителей банды, готовившей теракт против Конвента! Сейчас мы проясняем детали. Лабрен дал показания прежде, чем его отправили под трибунал...
- Враньё. Вы просто пытали его. Он был невиновен.
- Это он так сказал? - Монуар сухо улыбнулся, но в глазах улыбки не было. - Он соврал вам, Пьер.
Нет, подумал тот, нет. Анри мне не соврал.
Он же ни разу не утверждал, что непричастен к контрреволюционной деятельности. Только что оказался в борделе случайно. Что, похоже, правда. Но про то, что не грешит игрой в подполье - не говорил ни разу.
А я не спрашивал.
А если бы спросил, подумалось Пьеру, любопытно, что бы он мне ответил?
Но теперь я этого не узнаю. Как никогда не узнаю, что ты сказал Анн-Мари... Что ты сказал ей о нас, убив этим себя... и меня.
Никогда не узнаю - мне не у кого спросить.
Пьер зажмурился - крепко, так, что перед глазами пошли цветные пятна. Он пытался вспомнить, каким видел Анри в последний раз. Он сам отвёл его в камеру перед уходом, да, и отдал приставу, сказав, что допрашивал всю ночь... а потом что? Ну же, Пьер, давай, вспоминай. Ты видел, как его вводили в камеру? Или когда он поднял на тебя воспалённые, лукаво улыбающиеся глаза - это был последний взгляд? Или потом ты, может быть, обернулся, поднимаясь по лестнице, и успел увидеть его прямую спину с надменно расправленными плечами?.. Ну вспоминай, вспоминай, вспоминай!!! Это ведь всё, что тебе от него осталось.
Осталось... ха... так глупо. Как будто было чему оставаться. Как будто у них было хоть что-то, хоть когда-то. Хотя бы одно мгновение.
- Ванель, вам плохо?..
Пьер поднял голову. Монуар смотрел на него немигающими глазами человека, твёрдо уверенного в том, что делает.
- Что теперь? - хрипло спросил Пьер.
Монуар сразу расслабился. Будто понял, что кризис миновал, подумал Пьер. Интересно, он прав?
- Теперь вы вернётесь к своим обязанностям. Я хотел бы выслушать отчёт об операции в Шантильи, но оставим это на завтра. Можете взять выходной. Я надеюсь только, - помолчав, добавил Монуар вполголоса, - что эта история вас чему-то научит, Ванель. Если бы я хоть на секунду сомневался, что вы действительно верили в невиновность Лабрена, то отдал бы вас под трибунал. Но вы просто ошиблись в нём. Вы просто слишком ему доверяли. Мы все рано или поздно допускаем такие ошибки. Вся надежда на то, что мы не допустим их повторно, и каждый заслуживает второго шанса. Особенно такой преданный слуга Республики, как вы, Ванель.
Пьер медленно встал, придерживаясь рукой за спинку стула. Неуклюже щёлкнул каблуками. Резко наклонил и поднял голову.
И молча вышел, не чувствуя на себе ничьих взглядов.
День был холодным и пасмурным, небо заволокло тучами с самого утра. Это были не дождевые тучи - слишком уж они казались густыми и тёмными. С такого неба мог пойти только снег.
Сегодня было девятнадцатое фримера, первое декабря по старому календарю. Первый день зимы. Пьер шёл по грязной парижской мостовой, мимо матерящихся пролетариев, испуганно кричащих женщин, плачущих от голода детей, и молил бога роялистов о снеге. Он хотел снега - лёгкой белой пурги с этого безнадёжно тёмного неба. Но снег не шёл, и день оставался всё таким же серым.
Оказавшись возле своего дома, Пьер остановился и, повернувшись спиной к двери, стал смотреть на небо. Он стоял долго, потом вдруг ему стало жарко; он расстегнул пальто и, распахнув его полы, сунул руки в карманы, подставляя грудь пронизывающему до костей ветру.
Розина неслышно подошла сзади, обняла его крепкими, мозолистыми руками.
А он смотрел, смотрел в серое зимнее небо, пытаясь найти там то, чего никогда не было.