— Я откомандирован к вам для поездки в Москву, — произнес полковник.
— В Москву отправляемся завтра, — сказал я. — А пока вам будет сподручнее переместиться на диван. Засим, сударь, оставляю вас до утра.
Я удостоил полковника легким поклоном и направился было в спальню, но вдруг в дверь постучали.
Надворный советник Косынкин крайне изумился тому, что отворила ему дворничиха.
— А где же ваш камердинер? — Косынкин огляделся по сторонам, словно предположил, что не заметил французишку в каком-нибудь углу.
— Я отправил его в Москву, — сказал я.
— В Москву?! Одного?! — вскинул брови Вячеслав Сергеевич.
— Что же тут странного?! Он же не ребенок.
— Да это ж небезопасно! Вы не представляете себе, что творится сейчас на дорогах! Народ творит самосуд, иностранцев убивают, а он француз! В умах людей нынче француз синоним шпиону!
— Надеюсь, доберется невредимым, — буркнул я, уже пожалев, что отправил Жана одного. — А вы?..
— А я собственно никакого дела не имею. Просто пришел проведать, узнать, не нужно ли чего.
— Очень даже нужно! Нужно! — обрадовался я. — Вот что, Вячеслав Сергеевич, а не достанете ли вы для меня верховую лошадь? А лучше двух.
— Верховую лошадь? — удивился он.
— Я, признаться, сильно задержался в Санкт-Петербурге. Верхом до Москвы доберусь быстрее и хоть как-то наверстаю упущенное время.
— Но это же…
— Знаю, далеко. Думаю, дня за три доберусь.
— Что там Парасейчук? — хмыкнул я, пробудившись утром.
Когда я вышел в гостиную, полковник поднялся из-за стола. Всю его грудь покрывали награды. На меня он смотрел со столь преувеличенным воодушевлением, словно верил, что сейчас я отдам распоряжение, и ему, после того как он потрудится встать, останется лишь повернуться, чтобы получить новый орден за как-то сам собою совершившийся подвиг.
— Отдыхайте пока, сударь, — сказал я. — У меня остались еще кое-какие дела в Петербурге.
— А в Москву? Когда же мы поедем в Москву? — с разочарованием спросил он.
— Сегодня же и поедем, — ответил я. — А вы вот что, сударь, узнайте-ка пока, где этот господин сейчас проживает и чем занимается.
Я выдал полковнику «Санкт-Петербургские ведомости» и показал на объявление Христиана Венстера.
* * *Я думал, что граф Аракчеев заставит меня долго ждать в приемной, но он принял меня незамедлительно и встретил с доброй улыбкой, чего уж я никак не ожидал.
Тогда верил, а ныне, когда государь устраивает бал в доме убийцы императора Павла и назначает этого убийцу начальником главного штаба армии[18], я думаю, что и самые неприглядные факты не помешали бы Аракчееву подняться на вершину власти. Этой мыслью я и оправдываюсь перед собой за то, что десять лет назад уступил. Прямого столкновения с графом Аракчеевым не произошло. Но он безусловно знал: когда его приспешники затеяли заговор, чтобы привести Длинного[19] во власть, на пути встал я, граф Воленский.
Теперь всемогущий вельможа улыбался, кажется, вполне искренне: обиды он не держал и считал естественным объединиться перед лицом войны с Наполеоном.
Он протянул мне бумаги:
— Здесь необходимые документы и письмо де Санглену. В Москве на Малой Дмитровке дом капитана Уварова занимает Германский легион. При нем же расположен и штаб Высшей воинской полиции Первой Западной армии. Там и найдете Якова Ивановича.
— Благодарю вас, ваше сиятельство. Я намерен сегодня же выехать, — промолвил я.
— Бог в помощь, милостивый государь, — ответил Аракчеев.
Его слова напомнили мне аудиенцию у генерал-губернатора Вязмитинова. Аракчеев словно из воздуха уловил мою мысль и сказал:
— Я слышал, Вязмитинов был крайне раздосадован, что вы не приняли предложения служить в министерстве полиции.
— Право, было незначительное недоразумение. Уверен, оно уладилось. Признаться, я не имею намерения и в Высшей воинской полиции задержаться надолго. Выполню поручение его величества и сразу же в действующую армию!
— Между министерством полиции и воинской полицией возникает естественная состязательность, — пустился в рассуждения Аракчеев. — И то, и другое ведомство ловит шпионов. Де Санглен действует более скрупулезно. Прежде чем доложить о поимке очередного злоумышленника, он добывает неоспоримые доказательства того, что тот и впрямь наполеоновский агент, а не плод воображения ка- кого-нибудь полицейского подпоручика.
— Вполне разумно, — произнес я.