— Собачья работа, говорю тебе!
— Что?
— Ничего, сваливаем!
Спекулянты разошлись, разбрелись по заснеженным полям.
Касриел подошел, поклонился Мордхе и начал на смеси польского и идиша:
— Я могу вам чем-то помочь, пане? Я видел, что «Аман» отправил вас обратно… Вы думаете, он немец? Вовсе нет! Поляк! Вы не единственные, вчера он не пропустил троих. И если бы не реб Бляш, который пожалел трех поляков и провел их через границу, они бы и сегодня тут ошивались…
— Где он живет, этот пан Бляш? — спросил Мордхе.
— Он живет на границе. Ему принадлежит голуминское поместье. Если вы хотите… Видите телегу с солью у пандуса? За полмарки извозчик отвезет нас, это почти в двух верстах езды… Только будьте с ним, с Бляшем, откровенны, скажите ему правду. Он сам, кажется, родом из русской Польши, он вам поможет… Да, — на широком лице Касриела появилась улыбка, — так москаля выгонят?
— Уже выгоняют.
— Хорошо бы!
— А что у вас слышно? — полюбопытствовал Мордхе.
— Среди гоев? Они больше говорят, чем делают! Несколько городских, несколько помещиков, и все! Народ не поднять!
— А евреи?
— Евреи не вмешиваются. — Касриел заговорил тише. — Говорят, сын Бляша возглавляет целый полк, воюет где-то под Плоцком, а сын Мойши Барбирера, который пускал кровь в бане, оставил жену с шестью детьми и ушел к повстанцам. И что? Да. Граница открыта, пока можно зарабатывать. Говорят, что Герский ребе на стороне русских…
— Кто, реб Иче-Меир?
— Да, реб Иче-Меир. Кажется, пан тоже польский еврей.
— Да.
— Из наших мест?
— Нет.
— Откуда?
— Из самого Плоцка.
— И вы в самом деле уйдете?
— Куда?
— Ну… к повстанцам.
— Да.
— Вот как…
Ошеломленный Касриел сжал в руках шапку и странно посмотрел на Мордхе; трудно было сказать, считает ли он это глупостью или испытывает уважение. Он протянул Мордхе руку:
— Да убережет вас Бог и позволит вам спокойно вернуться домой!
— Да будет так! — Мордхе с жаром пожал ему руку.
— Кто это, знакомый? — спросил Вержбицкий.
— Нет, просто еврей, — улыбнулся Мордхе и пересказал Вержбицкому весь разговор. Ему вспомнился анекдот.
Однажды Краснопольский шел со своими товарищами по Маршалковской[49]. Его отец в длинном лапсердаке попался ему навстречу и остановил его. Когда товарищи спросили его, что за еврей его остановил, он ответил, что это был арендатор его отца.
— Давай не поедем, — сказал Вержбицкий. — Пока извозчик будет плестись, мы уже будем у Бляша…
— Тогда пошли.
Они свернули на дорогу между двух заснеженных полей. Воздух был холодным и прозрачным. Снег скрипел под ногами, как будто по нему ехали телеги с поклажей. Вокруг тянулись белые поля. Снег застилал глаза. С той стороны, откуда дул ветер, он скрывал низкие деревья Альшинского леса, ветви их были неподвижны, и, если долго на них смотреть, они сливались с белым фоном. Время от времени тишину нарушали крики ворон, доносившиеся из леса.
По дороге они встретили старуху — кожа да кости. У нее было продолговатое лицо с острым подбородком и крючковатым носом, она выпрямилась, вгляделась в прохожих и каркнула:
— С Богом!
— Всегда и везде, бабушка!
— Старуха каркает, как ворона, — сказал Вержбицкий, когда она отошла от них.
— Ну и что?
— Плохой знак.
— Глупости, Юшка, лучше застегни пальто, мороз кусачий.
— Лежать в такой мороз в поле и поджидать врага… — Вержбицкий оборвал фразу на середине и присвистнул.
— Не одну ночь, братец, придется пролежать…
— Я бы уже хотел быть там.
— Будешь, будешь.
— Слушай, Алтер, — Вержбицкий взял его под руку, — ты ведь знаешь, что я готов в любую минуту отдать жизнь за Польшу. Как ты думаешь, есть надежда на победу?
— Все может быть, Юшка. А если бы ты знал, что надежды нет, что это дьявольская игра, как сказал комиссар, ты бы пошел?
— Пошел бы.
На горе возвышалось огромное здание с флигелями. Рядом был виден старый заснеженный сад, который казался совсем редким из-за голых деревьев. Из двора выехали резные сани, запряженные парой прекрасных лошадей, которые не переставая ржали, выпуская пар из ноздрей. Они расшвыривали снег передними копытами и вскидывали головы, желая освободиться от узды, которую возница крепко держал обеими руками.
В санях сидели две дамы, должно быть, мама с дочкой. Взгляд больших черных глаз девушки скользнул по прохожим. Молодые люди оживились, переглянулись и довольные вошли во двор.