Дневальный сразу исчез, а по штаб-квартире разнёсся хрипловатый крик.
— Подъем! Все на завтрак! Подъем!
Пока он извещал о начале нового дня, Маша расставила подносы с манной кашей, чашки с чаем и столовые приборы. Я успел отъесть половину омлета, когда в столовую один за другим стали проходить мои подчинённые. Это был первый день, и мне крайне важно было увидеть их. Увидеть, как они входят, что делают.
Первой влетела Настя, таща в руке большую деревянную ложку, отчего я невольно улыбнулся. Ещё шире улыбнулся, когда девушка, увидев меня, чуть было не выскочила обратно, но потом опомнилась и встала у двери, разглядывая ярко освещённое газоразрядными лампами помещение. Она неловко спрятала ложку за спину, и потупила взгляд.
Следом в зал бледной тенью скользнула Анна, мазнув пренебрежительным взглядом по целительнице. Не знаю, как они уживутся, но чует моё сердце, придётся их примирять. Провидица сделала лёгкий реверанс, и села за ближайший стул подальше от меня. В ней чувствовалась вышколенность и дрессировка. В то же время ощущалась настороженная замкнутость.
— Я вспомнил! — заполнил зал радостный крик, и в помещение ворвался Никитин. Он, радостно потирая ладони, плюхнулся на ближайшее свободное место и стал уплетать кашу, не дожидаясь приглашения.
— Что вспомнил-то? — спросил я его, положив вилку на салфетку.
— Я это, я срочку служил, — произнёс Сашка, а потом повернулся к двери и взглянул на целительницу, до сих пор скромно стоящую у входа, — это как называется у вас. Ну, помнишь, ты про братана говорила? Когда против воли забирают в армию.
— Рекруты.
— Да, именно. Больше ничего не помню, но вот что служил, помню.
Он изобразил руками, как прицеливается из ружья в дальний угол зала. Даже один глаз прищурил. Точно артист. Паяц. А осмелевшая с его появлением Настя бочком пронырнула мимо меня и села рядом с парнем, стараясь спрятаться за его большой фигурой от моего внимания.
Последней в зал вошла Ольга. Она остановилась в проходе, окинула всех взглядом, задержавшись на мне. На лице отобразилась лёгкая улыбка, в то время как глаза, наоборот, были напряжённые, словно готовые к выстрелу револьверы. Сами же эти глаза неуловимо меняли цвет в зависимости от освещения. Вот сейчас они кажутся голубыми, а при свечах и полумраке — зелёными. На улице, напротив, наполнятся серым. Сколько смотрел, никак не мог привыкнуть к этому.
— Садитесь, Ольга Ивановна, — произнёс я, решив придерживаться во что бы то ни стало официального рабочего тона.
Ольга, стерев с лица улыбку и поджав губы, прошла к свободному месту, оказавшись слева от меня. Я невольно сопроводил ее взглядом. Она была весьма недурна собой в свои тридцать лет. Тёмно-русые волосы сплетались в греческую причёску и подхватывались ободком. Ровная спина положительно подчёркивалась плавной женственно походкой. Лицо утончённое, правильное с небольшим прямым носом и пухловатыми губами.
Моя-не-моя жена очень хорошо попадала под тип приветливой дамы, особенно когда улыбалась, а на щеках появлялись небольшие ямочки.
Я невольно задержал на ней взор, и это не осталось без внимания. Ольга едва заметно улыбнулась и стала неспешно завтракать, а я отвернулся и стал зачитывать вступительную речь.
— Я уверен, что все вы друг с другом уже познакомились, а обо мне рассказали слуги, так что не буду останавливаться на этом. Но отныне вы члены подразделения тайной канцелярии. Можете называть себя охотниками на попаданцев. Озвучу распорядок дня. В восемь завтрак, в девять начало служебных дел, к коим по первости будут относиться учебные занятия и тренировки. Будем учиться пользоваться приборами, заниматься стрельбой, ездить верхом и прочим. Кроме того, у каждого будут дополнительные занятия по специальности. В два по полудню обед. В восемь вечера ужин.
Я выразительно посмотрел на Сашку.
— Ты постоянно со мной. Для тебя главное — быстрее освоиться в нашем мире.
— А что в нем осваиваться? Это как глушняк на отшибе вселенной, а так городок неплохой.
— Глушняк? В смысле глухомань? — уточнил я.
— А что? В моем мире на этом месте мегаполис стоит. Полтора ляма человек. Это я точно помню. А вот как он называется, не помню. Но точно не Новообск. Что-то ново, но не обск.
Я задумчиво потёр подбородок. Петроград с Москвой по численности населения примерно такие, а у них уездный город на полтора миллиона душ. Сколько же человек в их столице? Не меньше двадцати миллионов, поди. Муравейник, не иначе.
— Хорошо, — произнес я, а потом перевёл взгляд на Анну и достал из папки с документами старую потёртую тетрадь и колоду игральных карт. — От вас, Анна Дмитриевна, будет требоваться прочесть рабочие заметки одного из ваших предшественников. Он в вашем деле лучший, из тех, кого я знаю. У вас, должно быть, много вопросов, но я сам не провидец, не могу ответить на них.
— Но ведь вы видите, — осторожно спросила девушка, наклонив голову, и исподлобья оглядев всех присутствующих.
Она это произнесла так, словно была заговорщицей, или говорила о чем-то крайне непристойном. Ещё бы, Илья Семёнович в прошлую бытность мою в столице, когда напивался, часто повторял, что чуть вены не вскрыл, когда дар стал проявляться в полную силу. Тут не мудрено сойти с ума. Именно поэтому я говорил о даре как о само собой разумеющемся, дабы не прививать девушке состояние ущербности.
— Видеть и быть провидцем немного разные вещи. Это как уметь держать в руках пистолет, и другое дело попасть с него в монетку на триста шагов. Может быть, я неправильно выразился. Может быть так, что я имею пистолет и могу выстрелить, а вы обладаете винтовкой с оптическим прибором. Не знаю, но все провидцы стоят на учёте тайной канцелярии. Кого выявили, разумеется. Могу посоветовать несколько упражнений, которые ваш коллега делал. Тасуете колоду и пытаетесь угадать, какую карту вытянете. Потом пытайтесь ходить по помещениям и на улице с закрытыми глазами. Говорят очень действенно. А ещё приглядывайтесь к людям. Просто пытайтесь угадать их настрой. Для начала так.
Девушка сидела тихо, но я прямо отсюда слышал, как тяжело она дышит, и даже как дрожат ее пальцы. Она пытается принять своё проклятье, вспоминает свою жизнь и думает, что все безумие не более чем дар провидение. Ничего, пусть свыкнется. В этом деле лучше не торопить.
— А что мне скажешь? — негромко спросила моя жена, гоняя в блюдечке кусочек хлеба вилкой.
— От его светлости пришли рекомендации почитать некого доктора Фрейда. Говорят, восходящая звезда психиатрии. Не знаю.
— А, Зигмунд Фрейд! — воскликнул Никитин. — Не помню, кто он, но помню, что его у нас знают все.
Я ухмыльнулся и продолжил.
— Раз знают, тогда тем более нужно прочитать. А ещё займитесь одеждой. Советуют, что барышня в чем-то похожем на форму вызывает больше доверия, чем просто прохожая.
— Вульгарность, — буркнула Ольга, ткнув вилкой в несчастный кусок. Ее, видимо, больше разозлило моё обращение на «вы», чем упоминание о форме. Пусть свыкнется. Я не могу пересилить себя, чтоб назвать на «ты», а тем более «дорогая» или «любимая».
— Что касается вас, моё юное дарование, — произнёс я, немного наклонившись в сторону, чтоб лучше увидеть целительницу, — то вам надлежит после обеда убыть к доктору Преображенскому, главному врачу городской больницы.
— А чё он будет делать? — дрогнувшим и осипшим голосом спросила Настя. Она словно боялась, что ее резать будут.
— Учиться вас определит на курсы сестёр милосердия. И ещё. Я должен убедиться, что вы та, за кого я вас принял.
Все уставились на меня, ожидая интригующих вопросов о прошлом и тайном. Но вместо этого я взял со стола нож. Обычный кухонный с тонким лезвием, каким рыбу филируют.
Я положил на столешницу левую ладонь и, уперев кончик лезвия, стал давить на рукоять. Потекла кровь, а нож вскоре стукнулся о дерево с другой стороны.
Ольга ахнула, а Настя громко завизжала.
— Вы чё⁈
Она вскочила с места и подбежала ко мне, боясь подступиться к ране, а я спокойно вытащил нож и положил в тарелку из-под бекона с омлетом. Боли я не чувствовал, а с моей живучестью рана затянется через пару дней. Тут главное было не порезать сухожилия.