– То есть Гучков был прав, когда предлагал вам бороться с Владимиром Ильичом без правил?
– Конечно же прав! Но понял я это гораздо позже… Все поняли, что происходит, гораздо позже. Тогда, когда уже ничего нельзя было исправить. И уход Александра Ивановича был совершенно обоснован. Он действительно не мог управлять ситуацией, угрожавшей России, о чем предупредил в прошении об отставке. Его поступок осуждали многие, особенно Керенский, который с радостью уселся в кресло военного министра. Но, как оказалось, Гучков был первой ласточкой – за ним последовал Милюков…
– На место которого сели вы… – быстро вставляет Сергей Александрович.
– Конечно же, – соглашается Терещенко. – А почему нет? На то время я был достаточно авторитетен в дипломатических кругах, со мной с удовольствием общался Бьюкенен, Фредерикс, Тома… Принимали и в банкирских домах, как сами понимаете. Я был удобной компромиссной фигурой. Не кадет, не октябрист, не эсер, не большевик. Я был независим от партийных решений, от межфракционных интриг и дрязг и мог заниматься своими обязанностями как профессионал. Вполне достойная позиция, месье Никифоров, профессионал должен быть вне партий, вне политики, иначе он не профессионал.
– Спорный тезис…
– Особенно для советского журналиста. Но мир живет по своим законам, не согласуясь с коммунистической идеологией.
– И разоблачать Ленина вы тоже собирались без всяких идеологических причин?
– Вы полагаете, что патриотизм мотивирует слабее партбилета? Тогда вы ошибаетесь! Я сделал все, чтобы большевики не пришли к власти. Но партию все-таки выиграли вы. Так не должно было случиться, но случилось…
– А как же историческая предопределенность? – спрашивает Никифоров доброжелательно. – Может быть, дело в ней? Мы, коммунисты, как вы знаете, отрицаем роль личности в истории. Был бы процесс, а личность найдется! Победа революции была неизбежна, любезный Михаил Иванович! Закономерная победа! Потому, что это объективный исторический процесс…
Терещенко сначала улыбается, а потом смеется. Сергей останавливает запись, дожидаясь, пока Михаил Иванович успокоится. Наконец Терещенко вытирает выступившие на глазах слезы.
– История, Сергей Александрович, это ряд случайностей, который только выглядит закономерностью. На самом деле то, что было до революции, во время революции, да и после нее, уж простите меня за откровенность, трагическое стечение обстоятельств.
– И вы простите меня, Михаил Иванович, но я думаю иначе.
– Думайте что хотите, месье Никифоров. Я хорошо помню эти дни. Я помню свое возмущение террором, который Протопопов обрушил на демонстрантов – тогда приказы расстреливать выступающих казались мне невообразимой жестокостью, преступлением. Я помню трупы, которые лежали на улицах и в подворотнях. Помню, как грохотали пулеметы и кричали раненые. Как цокали по булыжнику копыта конных полицейских… Знаете, я тогда только стал отцом и каждый выстрел в окрестностях Миллионной воспринимал, как нападение на свое гнездо. А стреляли часто и много… С одной стороны, я понимал, что иначе нельзя, а с другой… С другой… Я был либералом, заговорщиком, демократом… Мы все тогда были заговорщиками и демократами, а кто был не с нами, казался нам цепным псом режима, который себя изжил…
– Вот видите! – торжествующе вскрикивает Сергей. – Вы сами подтверждаете мои слова! Закономерность!
– Трагическая ошибка. Это не для записи, молодой человек, для вас лично. Если бы Россия остановилась на своем пути после Февраля, мы бы жили в другой стране. Но она не остановилась. Мы не сумели ее остановить. Mеa culpa, в том числе. Мы сами отдали Россию вашему Ленину. Сами. Письмо на освобождение Троцкого направил в Канаду лично Милюков. Я не знаю… Я до сих пор не знаю, что побудило его подписать сей странный документ, но именно это ходатайство привело в Россию одного из ее губителей. Кстати, меня тоже обвиняли в содействии Троцкому…
– Вас?!!
– Ничего удивительного. Я теснее всех был завязан на финансовое сообщество, постоянно ездил в Европу, собирая деньги на заем…
– И какое отношение все это имело к освобождению Льва Давидовича?
– Никакого, конечно! Но предполагалось, что я имел такую возможность…
Терещенко отпивает из бокала и улыбается, щурясь на весеннее солнце, как сытый кот.
– А я возможность такую имел, месье Никифоров. Для нас это было время славы… Представьте себе, что вы в вашем возрасте являетесь одним из самых богатых людей России, стоите у руля огромной страны, помогаете ей в трудную минуту своими знаниями, своими связями, своими деньгами. Вас уважают в Европе, с вами считаются на родине. Нет дела, которое вы провалили, самые сложные переговоры, самые изощренные комбинации вам по плечу. И от вас… именно от вас во многом зависит судьба державы!