Ленин поднимает над головой руку с зажатой в ней кепкой – ну, вылитый будущий памятник. Толпа ревет и аплодирует, и сам Бонч-Бруевич начинает восторженно бить в ладоши, к нему присоединяются все присутствующие революционеры, в том числе и Троцкий.
В толпе виден человек в темном коротком пальто и в кепке, еще недавно он стрелял из пулемета на Невском.
Человек начинает скандировать: Ле-нин! Ле-нин! Ле-нин! И толпа подхватывает фамилию, уже тысячи глоток орут: ЛЕ-НИН! ЛЕ-НИН!
Маленький человечек на балконе особняка Кшесинской снова вздымает руки, властвуя над толпой. Троцкий смотрит на Ленина холодным оценивающим взглядом, и вдруг губы его начинают расплываться в улыбке. Лицо Ульянова слегка подрагивает, глаза помутнели, руки судорожно стискивают перила. Сбоку хорошо видно, как у новоявленного вождя пролетариата в паху топорщатся брюки. У Ленина стоит член.
17 июля 1917 года. Петроград
Улица, перегороженная жиденькой баррикадой. Из-за нее в сторону казаков делают несколько выстрелов.
Пушки выдвигают на позиции перед баррикадой из фонарных столбов, повозок, мебели и мусора. Расстояние между бунтовщиками и войсками небольшое – метров двести, не более. За пушками – солдаты, они жмутся к стенам, прячутся за перевернутым грузовиком, лежащим на тротуаре. Грузовик расстрелян. Под ним и возле него лежат тела.
– Освободите баррикаду! – кричит полковник-артиллерист так, чтобы его услышали. – Даю минуту и открываю огонь!
– А хуй тебе! – отвечают из-за баррикады. – Умоешься!
Со стороны заграждения снова стреляют.
Полковник спешивается, ныряет за пушечный щит и шлепает лошадь по крупу. Та неторопливо шествует прочь, по двору. Еще одна пуля щелкает о металл. Из завала высовываются стволы винтовок и плюют огнем в сторону артиллеристов.
– Готовы, капитан? – спрашивает он, глянув на часы.
– Так точно!
– Начинайте концерт!
– Первый расчет! Пли! – командует капитан пресным голосом.
Картечь бьет по баррикаде, выметая оставшихся целыми стрелков и превращая в мусор деревянные части заграждения. Летят куски плоти. Кричат раненые.
– Второй расчет! Пли!
Еще один картечный выстрел проходится по заграждению, круша окна близлежащих домов и добивая уцелевших.
Клубится пороховой дым.
Солдаты подходят к разбитой баррикаде и начинают ее растаскивать. На мостовой – изодранные картечью трупы. Корчится, елозя по брусчатке, бородатый мужик в рабочем картузе – у него оторваны ноги ниже колен.
– Ой, пристрелите, братики… – воет он. – Ой, не могу, не могу, не могу…. Больно!
– Перевязать и в госпиталь, – командует офицер.
– Ой, пристрелите меня, братики, ой, пристрелите…
17 июля 1917 года. Петроград. Редакция газеты «Новое время».
Кабинет главного редактора. Вечер
Главный редактор, солидный мужчина, щекастый, с шапкой седых волос и в золотом пенсне, просматривает листы с напечатанным на машинке текстом.
Рядом с ним корреспондент, в нетерпении заглядывающий через редакторское плечо.
– Андрей Афанасьевич! Не мучьте, дайте посмотреть! – просит журналист.
Он сравнительно молод, едва за тридцать, но выглядит потрепанным – лицо одутловатое, с сеточкой мелких кровеносных сосудов на носу и щеках. Похоже на то, что этот джентльмен пера не дурак заложить за воротник.
– Смотри, – разрешает редактор и кладет часть прочитанных листов перед репортером.
Тот хватает бумаги жадно, утыкается в них чуть ли не носом и начинает читать.
Редактор откладывает в сторону последний документ из стопки и закуривает трубку. Вид у него озабоченный.
Через несколько минут журналист поднимает голову.
– Ну, что скажешь, Сергей Родионович, – спрашивает главный редактор.
– Бомба, – говорит журналист. – Однозначно – бомба. Я представляю, какой поднимется вой…
– Боюсь, что даже не представляешь… Большевики сейчас – популярная политическая сила.
– И откуда дровишки? – спрашивает корреспондент, тряхнув сложенными в тоненькую пачку листами.
– Присланы из министерства юстиции, Сергей. Пакет запечатан помощником господина Переверзева.