Михаил Иванович разглядывает корреспонденцию.
Берет в руки конверт с гербом Великобритании на лицевой стороне. Вскрывает.
Несколько секунд читает текст, слегка изменяется в лице, потом нажимает на кнопку звонка, входит секретарь.
– Передайте Александру Федоровичу, что я прошу о срочном совещании в присутствии максимального количества членов Временного правительства.
– В какое время? – спрашивает секретарь.
– Лучше – немедленно, – отзывается Терещенко. – Дело не терпит отлагательств.
Секретарь выходит. Терещенко возвращается к чтению письма. Потом бросает бумагу на стол.
28 июля 1917 года. Зал совещаний Временного Правительства
За столом несколько министров, Керенский, Савинков, Некрасов, Коновалов.
Терещенко выступает:
– …таким образом, ставим вас в известность, что, несмотря на горячее желание помочь царской семье, Королевство Великобритания не имеет в настоящий момент ни возможности, ни оснований в военное время принимать у себя отрекшегося от престола российского императора либо кого-либо другого, связанного с ним родственными узами.
– Это означает… – тянет Керенский недовольно.
– …что нам нужно срочно найти безопасное место для Николая Александровича и его семьи. Царское Село слишком близко к Петрограду, здесь нельзя чувствовать себя спокойными за судьбу Романовых.
Терещенко садится и продолжает.
– Совершенно непонятный для меня отказ. Я не вижу для него причин, кроме слухов о прогерманских настроениях Александры Федоровны.
– Англичане ничего не делают без выгоды для себя, – говорит Савинков. – Если они не хотят приютить Романовых, значит, не видят в этом смысла.
– Оставлять Николая Александровича в Царском Селе – это провоцировать монархистов на попытки его освобождения. Что бы мы делали, если большевики взяли его в заложники? – спрашивает Керенский.
– Ничего бы не делали, – говорит Савинков. – Если царская семья когда-нибудь станет заложниками, то, могу заключить пари, мало кто устоит перед соблазном их расстрелять. Это я как бывший руководитель Боевой организации партии эсеров говорю. Их надо увозить из Петрограда. Подальше.
– Как далеко? – задает вопрос Некрасов.
– Подальше от волнений. В Сибирь, например… – предлагает Терещенко.
– В Тобольск, – говорит Керенский. – Мы можем гарантировать безопасность императорской семьи в Тобольске, обеспечить им достойные условия содержания.
Он подходит к большой карте, висящей на стене.
– Там нет железных дорог, только пароходная линия, работающая в навигацию, у губернатора вполне приличный дом. Конечно, глушь несусветная, но рядом церковь. Не столицы, конечно, и с Лондоном не сравнить, но здесь Николая Александровича точно расстреляют. Дождаться конца войны, а он не за горами – и отправить Романовых за рубеж, от греха подальше. Туда большевики точно не доберутся. Их мало, армия нам предана, так что эвакуация Николая Александровича – это временное явление.
28 июля 1917 года. Кабинет Керенского
Все выходят, но Терещенко остается.
– Что-то еще, Михаил Иванович?
Терещенко кивает и кладет перед Керенским еще один конверт.
– Срочное?
– Да.
Керенский вскрывает конверт, читает.
Лицо его по мере чтения меняется.
– Сегодня у нас день сюрпризов, как я посмотрю…
Терещенко не улыбается.
– Вы это кому-нибудь показывали?
– Я полагаю, Александр Федорович, что никому, кроме нас двоих, видеть это не полагается.
Керенский снова пробегается глазами по документу.
– Значит, вы решили оставить решение на мое усмотрение?
– Полагаю, Александр Федорович, что дискуссия вокруг этого вопроса вряд ли будет способствовать укреплению единства правительства.
– И разделить ответственность вы готовы?
Керенский смотрит в глаза Терещенко, сидящему напротив него.
Тот спокойно гасит сигарету в пепельнице.
– Да, готов.
– Откуда этот документ?
– Передан лично мне в руки.
– Не провокация?
– Нет.
Керенский откидывается в кресле. Лицо у него злое, застывшее, как всегда, когда он нервничает.
– И вы считаете, что условия сепаратного мира выгодны для нас?
– Да, для нас они выгодны, Александр Федорович.
– Но союзники по коалиции…
– После этого не будет ни коалиции, ни союзников. Это предательство.
– Так однозначно толкуете, Михаил Иванович?
– Полагаю, что сомневаться тут не в чем.
– Значит, в прежних границах, без аннексий и контрибуций.
– Да.
Керенский хмыкает.