– Однако вы были не так оптимистичны в беседах с супругой…
– У меня были предчувствия, но мы говорим о фактах. Факты были в нашу пользу.
– И что же случилось?
– Любое дело губят амбиции.
– Корнилов?
– Керенский, господин Никифоров. Керенский. Именно Корниловский мятеж положил конец нашим взаимоотношениям.
– Но вы оставались с Керенским до самого конца, Михаил Александрович. Вы – член Директории. Вы не отказались от предложения Керенского и вступили в Триумвират даже тогда, когда от Александра Федоровича отвернулся самый близкий ему по идеям Савинков…
– Савинков не простил Керенскому Корнилова. Он посчитал поступок Александра Федоровича предательством. Именно он ездил к Лавру Георгиевичу в Ставку. Именно он привез ему предложение от Керенского…
– Погодите, – улыбается Никифоров. – Вы хотите сказать, что Керенский предложил Корнилову разделить власть?
– Я полагаю, что Лавр Георгиевич получил от Керенского предложение стать властью. Во всяком случае, Савинков так говорил. Но потом Александр Федорович передумал.
– Почему?
– Потому что не видел никого, кроме себя, в роли спасителя отечества. Только себя любимого. Ради этого он пошел на сговор с левыми в Совете. Ради этого уволил симпатизировавшего ему Савинкова. Ради этого объявил Россию – Республикой. Видите ли, Сергей Александрович, если вам и надо кого-то благодарить за успех большевистского переворота, так это Керенского.
– Шутите? Впрочем, нечто подобное о Керенском я слышал совсем недавно… – Никифоров улыбается, – от одного опытного архивиста… Я, правда, полагал, что он несколько преувеличивает…
– Отнюдь. Имеете полное право поставить его скульптуру в свой коммунистический пантеон рядом с фигурой Ленина. Его указом выпущена из тюрем большевистская верхушка. Он освободил Троцкого, который организовал Октябрьский переворот…
– Октябрьскую Революцию…
– Переворот, – упрямо повторяет Терещенко. – Троцкий сделал его возможным, пока Ленин прятался в Финляндии. Это Троцкий «переговорил» Керенского в Совете. Троцкий перетянул на свою сторону отряды Красной Гвардии. Он сделал так, что из кризиса и небытия большевики вышли сильнее, чем раньше. Не помешай Керенский Корнилову – Россия пошла бы по другому пути.
– А вы, Михаил Иванович, власть не любили? Вы были готовы с ней расстаться? – с ехидцей замечает Никифоров. – Что мешало вам занять принципиальную позицию? Уйти в отставку? Поддержать вашего друга генерала Крымова? Ведь даже его самоубийство вас не остановило! Вы так верили в Керенского?
– Я полагал, что Корнилов с его правыми для России большее зло, чем Керенский.
– Ошибались?
– Конечно ошибался, месье Никифоров! В сравнении с вами любой из них был меньшим злом!
Никифоров смеется.
– Закон природы. Побеждает не самый сильный, а самый умный…
– О нет… – возражает Терещенко. – Не обольщайтесь! Побеждает самый подлый и самый беспринципный. Вы меня этому научили! Керенский писал, что корниловский заговор открыл вам дверь. Он забыл сообщить, что придержал эту дверь за ручку! Большевики выиграли в сентябре, когда Керенский арестовал единственного человека, который мог с ними расправиться без рефлексий.
– И вы это все понимали тогда, в 17-м?
– Если бы я понимал все тогда, – говорит Терещенко с горечью. – Если бы я понимал…
Ночь с 14-го на 15 августа 1917 года. Могилев. Ставка
В ставке Главковерха Корнилов, Деникин, Завойко, Крымов, Филоненко, Савинков.
Корнилов в холодном бешенстве.
– В глубоком тылу нашей армии, не где-нибудь, а в Казани взрывают армейские склады… Вы понимаете, что это означает, Борис Викторович?
Савинков разводит руками.
– Ну так давайте я вам объясню. Это означает, что у армии не будет тысяч пулеметов «максим», патронов к ним тоже не будет, не будет снарядов к пушкам и гаубичным орудиям, ручных бомб… Подрыв складов, я полагаю, нанес нам ущерба больше, чем десяток проигранных сражений. Он показал нашу слабость!
– Вы имеете в виду охрану складов? – спрашивает Филоненко.
– Отнюдь! – отвечает Корнилов. – Охрана была такой, какой должна быть на тыловом объекте… Я говорю о том, что за тысячи верст от фронта у нас действуют немецкие диверсанты и мы ничего не можем им противопоставить!
– Ну какие в Казани, за тысячи верст от фронта, немецкие диверсанты? – морщится Савинков.
– Обычные! – Корнилов резок. – Вы, товарищи министры, плохо отдаете себе отчет в собственных действиях. Большевики, которых надо было расстрелять еще в марте, чувствуют себя хозяевами положения. Скажите, товарищ Керенский – большевик?