– Да Господь с вами, Лавр Георгиевич! – возмущается Филоненко. – Какой большевик?
– Нет, он большевик! Он им потворствует!
– Это не так, Лавр Георгиевич, – говорит Савинков. – Керенский борется с большевиками, Терещенко ведет расследование их деятельности по его личному поручению…
– А товарищ Переверзев отдает результаты следствия газетчикам по чьему поручению? – замечает генерал Крымов спокойно. – И все расследование Михаила Ивановича идет псу под хвост. Спрашивается, кто назначил Переверзева на это место? Да у вас в Совете, Борис Викторович, полно сочувствующих немцам!
– Я не могу выгнать большевиков из Совета… – отвечает Савинков.
– Даже зная наверняка, что Ленин и его банда состоят на содержании кайзеровского генштаба?
– Прямых доказательств нет…
– А какие нужны доказательства, чтобы арестовать большевиков за стачку, которую они устроили в Москве во время Государственного совещания? Это ж как надо быть уверенными в собственной безнаказанности! Они мне армию разлагают, как вам Советы, а мы их трогать зась? Что толку, Борис Викторович, от того, что в правительстве у нас много умных и деятельных людей, если они не имеют возможности управлять страной!
– В жизни не слышал от Корнилова столько слов подряд, – говорит тихонько Деникин Завойко. – Сейчас он Савинкова приговорит к расстрелу…
Завойко кивает.
– Это еще не все…
Савинков встает. Лицо у него белое, как у мертвеца, а вот глаза горят.
– Вы решили меня в измене обвинить, Лавр Георгиевич? Меня?
– Вы единственный здесь член правительства! Извольте отвечать за всех!
– Любопытно… Весьма любопытно, что отвечать за чужую нерешительность и глупость должен тот, кто давным-давно ведет разговоры о необходимости сильной руки во власти!
– Простите, Борис Викторович! – Корнилов тоже встает и поправляет мундир. – Но разговоры о сильной руке ровным счетом ничего не меняют!
– Так и разговоры о том, что вы готовы навести порядок в армии, ничего не меняют! – парирует Савинков. – Вы зря отталкиваете единомышленника, Лавр Георгиевич! Я приехал сюда, чтобы от лица военного министра Керенского и от себя лично попросить вас принять самые решительные меры и дать вам самые широкие полномочия для установления порядка в Петрограде и Москве! Вы вольны применять любые методы, от вас мы ждем только результатов – очистите российские Авгиевы конюшни!
– Вы уверены, – говорит Корнилов негромко, – что мы с вами одинаково понимаем слова «любые меры»? Я спрашиваю это потому, что, имея возможность арестовать весь Совет разом в Таврическом, вы, однако, этого не сделали… Любые – это любые, Борис Викторович? Вы не пойдете на попятный? Вы готовы защищать мои действия перед Временным правительством?
Савинков откашливается.
– Вы говорите о… диктатуре?
– Я не собираюсь воевать с Временным правительством, – отвечает генерал с достоинством. – У меня есть и внешний и внутренний враг. Просто вы должны понимать, что для достижения результата некоторое время придется ходить по горло в крови.
– Нам? – спрашивает Савинков.
– Мне, – говорит генерал. – Это я готов исполнить роль мясника. В России не будет диктатуры в прямом смысле этого слова, но, боюсь, что со стороны разница не будет видна.
20 августа 1917 года. Петроград. Заседание Временного правительства
– Товарищи! – говорит Савинков, закрывая папку с докладом. – Как видите, положение дел в столице внушает опасение. Поэтому я считаю целесообразным говорить о введении в Петрограде военного положения!
В зале поднимается шум, но Савинков легко перекрикивает гул голосов.
– Еще минутку! Товарищи! Если бы я видел другой вариант справиться с большевиками, то предложил бы его. Но увы, я его не вижу! Александр Федорович! Я обращаюсь лично к вам: дайте свое персональное разрешение на ввод в Петроград военного корпуса!
Гул голосов усиливается. Керенский крутит головой, в руках у него кувыркается карандаш.
– Хорошо… – он проводит ладонью по лицу, словно стирая что-то с кожи. – Только утрясать все дела с Корниловым поедете вы, Борис Викторович!
– Разумеется!
Зал все еще гудит, но начинает затихать.
– Кого он планирует поставить на округ? – спрашивает Керенский. – Надеюсь, что не Крымова?
– Именно его, – отвечает Савинков. – Крымов – человек решительный и преданный Родине.
– Но он же просто перестреляет Советы, если они окажут сопротивление! Он даже в переговоры с ними вступать не будет.
– Именно так, – отвечает Савинков, и на лице его появляется удовлетворенная кошачья улыбка, но от тут же прячет ее. – Неужели, Александр Федорович, у вас есть возражения? Ничего не поделаешь! Чрезвычайная ситуация требует чрезвычайных мер.