Верховный Главнокомандующий Генерал Корнилов.
Солдаты берут офицеров под стражу.
Части покидают окопы на передовой.
Митинги солдат, возбужденные толпы, открытые в крике рты… и знамена, знамена, знамена.
Ночь с 25-го на 26 августа 1917 года.
Петроград. Зимний дворец
В кабинете Керенского сам Керенский и Некрасов. Полумрак. Горит настольная лампа под зеленым стеклянным абажуром. Керенский возбужден до крайности, он буквально не находит себе места.
– Успокойся, Александр Федорович… Мы оба знали, что Корнилов не подарок! И он это показал…
– Он перешел все границы! Он узурпатор!
– Ну так останови его, если ты уверен, что у него такие намерения!
– Я не уверен! Не уверен! Но он хочет всей полноты власти! А что скажут Советы? – волнуется Керенский.
– Мы обсуждали, – говорит Некрасов. – Поддержат. Им некуда деваться!
– А если не поддержат?
– Крымов решительный человек и начисто лишен сантиментов. Он просто расстреляет всех, кто будет мешать. И они это понимают. Страна устала от неуправляемого бардака, ей нужен бардак управляемый…
– Ты циник.
– Я реалист. Я терпеть не могу всех этих солдафонов, но ничего не могу предложить взамен.
Керенский садится в кресло и наливает себе стакан коньяку. Пока он пьет, зубы его стучат о стекло.
– Лучше кокаину бы нюхнул… – спокойно советует Некрасов. – Зачем ты пьешь? Тебя же не берет.
– Нельзя мне кокаину, – выдыхает Керенский. – Меня разорвет… Я не сплю третий день. Просто не сплю. Без порошка.
– И чего ты боишься?
– Я не боюсь… – говорит Керенский, но Некрасов так смотрит на него, что Керенский понимает – он не верит ни слову.
– Да, я боюсь… – признается Керенский.
– Ты боишься, что у Корнилова не получится?
– Я боюсь, что у него получится… – тихо, почти шепотом отвечает Керенский. – Я боюсь, что у него все получится, и мне… нам всем не будет места в том, что у него получится…
Некрасов встает и наливает себе стакан коньяка.
– Я не могу исключить вероятность такого исхода событий, – говорит он. – Но Корнилов обещал не трогать Временное правительство.
– Он даже обещал созвать Учредительное собрание. Он врет.
– С чего ты взял?
– После того как Савинков уверил меня, что Корнилов будет поддерживать все мои начинания, я отправил в ставку Львова…
– Ну, Владимир Николаевич невеликого ума человек…
– Так там и не нужен был великий ум. Знаешь, какое место, оказывается, выделил мне в своем правительстве Лавр Георгиевич? Министра юстиции! А Савинков будет при нем министром обороны! Целый министр юстиции и целый министр обороны! Он у нас будет Бонапартом, а мы за ним портфель носить! Но и это еще не все. Завойко сказал Львову возле вагона, что я нужен им только как имя для солдат, на первые десять дней. А потом меня уберут…
В двери стучат, и в кабинет входят Савинков и Терещенко.
– Доброй ночи, – здоровается Савинков. – В Малахитовом сейчас как раз обсуждаются мои предложения по наведению порядка в тылу… А вы, товарищи, тут пьянствуете!
– Садитесь, товарищи, – Керенский делает приглашающий жест.
– Доброй ночи, – Терещенко тоже присаживается к столу.
– И налить можно, Александр Федорович? – спрашивает Савинков.
– Ну почему ж не налить перед дорогой?
– А мы куда-то собираемся?
– Вот, почитай…
Керенский передает Савинкову бумаги.
– Это расшифровка моего телетайпного разговора с твоим близким другом, можно сказать, с твоим протеже…
Савинков читает и передает листы Терещенко.
– А где Львов? – Савинков задает вопрос не отрывая глаз от текста.
– Арестован, – отвечает Керенский.
Савинков и Терещенко недоуменно смотрят на Керенского.
– Кем? – спрашивает Терещенко. – За что?
– Пока мною. За участие в попытке контрреволюционного переворота.
Некрасов медленно подносит к губам стакан с коньяком и делает глоток.
– Какой контрреволюционный переворот? – недоумение на лице Савинкова сменяется краской гнева.
– Организованный Корниловым при участии других армейских чинов.
– Ты в себе, Александр Федорович? – говорит Савинков подрагивающим от злости голосом. – Или переработался малость? Я позавчера был в Ставке по твоему поручению. Лавр Георгиевич действует строго в рамках договоренностей…
– Дочитай, – жестко приказывает Керенский.
– Товарищи, – вмешивается Терещенко, – генерал Корнилов совсем не тот человек…
– Я тебя прошу, Михаил Иванович, – Савинков морщится. – Сейчас не время для прекраснодушия.